— Вон там, на гребне, сигнальная башня, ее не разглядишь в темноте. При нападении вспыхнет пламя в огромных чашах — ночью видно издалека, а днем поднимутся струи дыма.
Напротив тоже темнели иссеченные ущельями склоны, странными полосами вился меж ними туман — словно тонкую ткань разорвали и бросили, — и вдалеке горели несколько огней на заставе.
— Тебе нравится здесь?
— Да. В городах красивого много, но все рукотворно, — а такого — она повела кистью — не сотворишь.
— Но здесь все дикое. За десятки, да и за сотни лет мало что изменилось. И для жизни не слишком удобно.
— А мне и не нужно было когда-то иного. Совсем маленькой я жила в деревне.
— По сравнению со Столицей и города наши — глушь, — глянул на браслет на запястье Лайэнэ: россыпь мелких бледно-желтых камешков на серебре поблескивала в свете факелов: — Скоро и в Хинаи докатятся столичные веяния, и со временем будут становиться лишь изощренней. За неправильно выбранный узор или самоцвет можно будет попасть в немилость… Но не сюда; на границах… придворным просто нечего делать.
В голосе сквозило удовлетворение, словно радовала мысль о том, что хоть горы останутся прежними. Нет, он сейчас на нее не сердился. А она, привыкшая по двум-трем словам понимать настроение собеседника, сейчас больше всего опасалась ошибиться.
— Вы сказали, я могу пожелать чего-то… Покажите мне крепость, — попросила Лайэнэ, глядя на далекий огонь среди черных склонов. — Изнутри, хотя бы немного.
— Сейчас, в темноте?
— Именно в темноте. Одну меня не пропустят ночью.
Его это, кажется, развеселило:
— Я не настолько хорошо тут все изучил, может получиться неловко. На рассвете и днем здесь тоже красиво.
— А вам доводилось поступать безрассудно? — спросила, сама не зная почему.
— Да, как любому.
— И потом жалеть об этом?
— Скорее, я жалел об обратном, — ответил он резко и смолк, двинувшись так, словно стыдясь чего-то.
Неуверенно потянулась, коснулась его руки — гладкая, на пальцах ни одного кольца. Никогда их не видела у него, кроме одного, с родовым знаком, и то очень редко — странно для человека его положения…
Только тогда наконец на нее посмотрел.
Их толкнуло друг к другу, как ветер сталкивает облака — невесомо, вроде без удара, но смешивая воедино. В этот миг все равно стало, кто она и кто он.
— Я не хочу пока уезжать. Можно?
— Я бы тебя и не отпустил.
— Вы не сердитесь? — прошептала она, задыхаясь.
— Очень даже. На себя.
Медный звон, раскатившийся над двором, заставил Лайэнэ вздрогнуть.
— Это отмерили время.
— Ах, да, я и не поняла…
Когда ушли из галереи, ей все чудился этот протяжный гул, будто время тянулось, не желая прерваться. Не заметила, когда стало тихо.
**
Россыпь камешков раскатилась из одного края неба в другой; там невидимые существа проверяли барабаны. Раскаты стали ближе, мощнее. Нээле придвинулась ближе к Лиани, ухватилась за его руку.
— Боюсь грозы, — ответила она, встретив немой вопрос. И, когда он притянул ее ближе, прижалась доверчиво, как в ту жуткую ночь среди снегов.
— Святые братья говорили, что отважная дочь стояла во дворе всю грозу, когда рухэй шли мимо Эн-Хо, — удивился брат Унно.
— Тогда было надо… а сейчас я просто боюсь.
Ему уже казалось, что в жизни всегда были только эти горы, и ничего кроме них. Впрочем, немногим меньше года назад ему начинало казаться, что никогда и не было иной жизни, только стены, решетки и освещенный факелом коридор. Именно тогда перестал что-то загадывать на будущее, потому что его не существовало. Потом появилось, а привычка никуда не ушла.
Но настоящее сейчас оказалось бы лучше любого вымысла, если бы не кружившая где-то рядом незримая тень. Иначе он был бы готов вечно вот так идти втроем меж горных складок, поросших лесом, и может — как знать — найти место лучшее, чем встречал до сих пор.
Во время грозы они немного сбились с дороги, и пришлось отыскивать переправу через ущелье. Оказалось, что Нээле боится еще и высоты.
— Готов поспорить, ты перебежала бы этот мостик, не задумываясь, если бы кто-то на другой стороне нуждался в помощи, — не удержался Лиани, чтобы не поддразнить девушку. Она думала о себе, как о слабой, до сих пор думала.
Переводя ее по старому мосту из кривовато лежащих бревен, уже на той стороне сам не удержался, ступил не туда и съехал вниз по склону вместе с небольшим оползнем: после грозы размокла земля. К счастью, откос тут не был крутым, и он всего лишь измазался в грязи и глине.
День был, довольно безобидное время, если только горах такое бывает. Но все-таки нечисть и те, кто прежде были живыми нечасто ходят под высоким солнцем.
Больше всего пострадала рубашка, и он, отойдя от спутников, нашел неподалеку нечто вроде канавки, в которой еще стояла дождевая вода. Грязь быстро удалось отстирать, но тут он, еще склонившийся над маленьким водоемом, услышал легкие шаги. Она легко ходила и по лесу, словно не глядя знала, куда ступить.
— Почему брат Унно тебя отпустил? — спросил Лиани, полуобернувшись к девушке.
— Он не отпускал, просто не видел. Я беспокоилась.
— Не делай так больше, — молодой человек поднялся, — Пожалуйста.
— Я не буду, — улыбнулась смущенно. — Привыкла доставлять неприятности, никак не могу отучиться.
— Ты никогда неприятностей не доставляла… А здесь придется быть осторожней, — отметил он, отжимая воду из ткани. — Я все-таки плохо еще знаю горы, не вижу опасных мест.
Нээле не слушала, смотрела на пересекавшие кожу отметины. Несколько длинных шрамов и следы от ожогов. Зрелище притягивало, как лягушку — неподвижный змеиный взгляд: надо отвернуться, а не выходит.
— Это было… там?
— Да.
— Долго… заживало?
Он ответил скупой улыбкой, прибавил потом:
— Меня содержали неплохо, лучше, чем я заслуживал. Сейчас и вовсе не думай об этом.
— Но это я…
— Перестань, — подошел ближе, встряхивая и надевая мокрую рубашку, завязывая пояс. — Не ты меня просила тебя увезти, или хоть как-то помочь, и не бери на себя лишнего. Вот здесь, — дотронулся до ее лба, — очень много тяжелых мыслей, и тебе добавляют еще и еще. Хорошо, что ты ушла из Эн-Хо, там на тебя навесили и вовсе непомерное.
— Но мы туда возвращаемся, — невольно улыбнулась Нээле.
— И у нас хватает и настоящих забот, верно? Так что…
Словно в яму ухнула, когда притянул к себе. Осторожно, словно она была из воды или песка и могла рассыпаться; положил руки на плечи и поцеловал.
Яма оказалась без дна. Сколько уже пролетела, прежде чем успел ее подхватить, прежде чем снова ощутила твердую почву?
Посадил на траву, сам присел рядом, глянул встревожено:
— Ты вся дрожишь. Что я сделал не так?
— Все так. Даже не представляешь… — и неожиданно для себя хихикнула: — Интересно, брат Унно душой все еще монах, думающий о благе братьев, или уже мысленно готов снять обеты? Боюсь, меня уже считали своей в Эн-Хо.
— Не знаю, что он там себе думает, но он свой человек, — ответил Лиани весело. — Никогда не встречал такого понимающего монаха.
— А ты… — не договорив, девушка ахнула, глядя молодому человеку за плечо. Тот мигом развернулся. Четко очерченная серая тень нарисовалась среди бела дня; подняла руку и коснулась своего лба — жест почти тот же, что у Лиани недавно, лишь показал на себе, не на девушке.
Тень отступила в заросли, растворился в них — даже ветка не хрустнула. Лиани бросился следом, но его ухватил невесть откуда взявшийся монах, проявив немалую силу.
— Ты куда, ненормальный, ни одна защита не справится, если сам кидаешься на рожон, — пропыхтел он, удерживая младшего спутника.
А потом искать стало поздно.
Нээле так и осталась на месте, но теперь не сидела — лежала без чувств, и пришлось потрудиться, чтобы сознание к ней вернулось. Потом она так и не произнесла ничего несколько часов, только чуть покачивала головой, когда пытались задать хоть какой вопрос.
