— И кому же из нас так неслыханно повезет? — как обычно, дурачясь, вопросил Оге, задумчиво, руки в боки, созерцая соблазнительное ложе. — Бросим жребий?
— Не надо жребия, — возразил Ив. — Уступаем кровать тебе, как самому неженке. Мы с Грэмом и так прекрасно переночуем.
Мнения Грэма никто не спросил, но он не стал спорить. Где ему только ни приходилось спать! Подумаешь, сундук… К тому же, он еще весь горел после дневных выкрутасов Ванды, и вовсе не был уверен, что сумеет уснуть.
Со стоном неземного блаженства Оге тут же повалился носом в тощую подушку и мгновенно заснул. Ив, подумавши, снял-таки кольчугу перед тем как лечь, но меч положил рядом, так чтоб дотянуться до него не вставая с ложа. Вскоре он тоже спал, длинное путешествие и его измотало. Грэм лег последним; но, сколько он ни ворочался, уснуть так и не смог, хотя усталость одолевала. Перед внутренним взором неотступно маячило лицо Ванды, освещенное лукавой улыбкой; и никуда от него было не деться. Грэм лежал с закрытыми глазами и размышлял, что за игру она с ним затеяла, и зачем. Неужно она хочет влюбить его в себя без памяти, чтоб потешить женское тщеславие? Но что ей в нем за корысть? Будь он красив, богат, знатен, ее можно было бы понять. Но соблазнять безродного бродягу в отрепьях? К чему?
Промаявшись пару часов, Грэм понял, что не уснет. Лежать неподвижно становилось невыносимо, он встал и подошел к маленькому мутному окошку, но оно оказалось наглухо закрыто, а ему было душно, хотелось воздуха. Он решил выйти во двор. Двигаясь осторожно и бесшумно, Грэм обулся, взял меч — без него он не ходил никуда и никогда, — и выскользнул из комнаты.
Во всем доме было тихо и темно; кроме них, постояльцев не было, а хозяева спали. Внизу, в зале тускло тлели угли в очаге. Грэм тихо снял засов с двери, вышел во двор и прикрыл за собой дверь.
И тут же услышал голоса.
Да никакие-нибудь, а знакомые — совсем рядом, буквально за углом, шептались о чем-то Корделия и Ванда, хотя им полагалось уже быть в постелях и спать.
Грэму бы уйти, но он, напротив, затаил дыхание, вжался спиной в стену и стал слушать. Он прекрасно знал, что подслушивать — подло, но загадочное поведение Ванды вконец его измотало, и он надеялся в этом ночном разговоре услышать хоть одно словечко, которое объяснило бы, в чем тут дело.
Ему повезло — речь шла явно о нем.
— …не знаю, что со мной, — торопливо и возбужденно шептала Ванда, проглатывая половину слогов. — Он ведь вовсе не красив и вообще странный. А меня к нему так и тянет… Чувствую себя последней дурой.
— Поэтому ты так себя с ним и ведешь? — спросила Корделия в обычной своей спокойной манере.
— Ох, только не надо нотаций. Ив уже делал мне внушение…
— Что ж, его можно понять. Со стороны, знаешь ли, это выглядит довольно странно… а Грэма просто жалко. Разве ты не видишь, как он на тебя смотрит? Ведь ты ему очень нравишься, это ясно.
— Еще бы не ясно, — буркнула Ванда. — Помнишь, там, в долине, мы с ним вдвоем поднимались на холм? Там он сказал, что любит меня.
— А что ты ответила?
— Чтобы он не смел никогда об этом заговаривать.
Потянулась пауза, в конце которой Грэм вдруг обнаружил, что не дышит уже так долго, что легкие вот-вот разорвутся. Он глубоко вздохнул и услышал строгий голос Корделии:
— Вот теперь я совершенно перестала тебя понимать. Ты запретила человеку говорить о любви, по сути — отвергла его, — но продолжаешь с ним заигрывать? Это нечестно, Ванда. Конечно, я понимаю, что ответить на его чувства взаимностью ты не можешь — но и оставь его тогда в покое! Прекрати его дразнить!
— Ах, Корделия, я же не нарочно! Это само собой получается. Говорю же, меня к нему тянет. Может, я влюбилась?
— Глупости. Не можешь ты в него влюбиться.
— А почему нет? — с вызовом прошептала Ванда, и Грэм мысленно повторил ее вопрос.
— Ты сама прекрасно знаешь, почему. Между вами ничего не может быть. Ничего! И Грэм, между прочим, это прекрасно понимает, хотя и не знает всей правды. Он благоразумен, и советую тебе взять с него пример. А еще лучше, раз уж вы почувствовали такое взаимное влечение, отошли его поскорее, пока вы не наделали глупостей, и не случилось беды.
Разумный совет, подумал Грэм, тихо отступая к двери. Хорошо бы ему последовать… Однако же, очень интересно, почему вдруг Корделия так переменила курс: не так давно его она подначивала чуть ли не в женихи к Ванде записаться. Неужто разочаровалась?
Впрочем, она права, тысячу раз права, думал Грэм, поднимаясь по лестнице в комнату, где безмятежно спали Оге и Ив. Лучше мне уехать, и поскорее, пока Ванда своими выходками не спровоцировала меня на импульсивный поступок, о котором я позже буду сильно жалеть… Надежды на то, что она последует совету подруги и утром же велит наинскому бродяге отправляться восвояси, было немного. Грэм уже прекрасно знал, что Ванда предпочитает поступать так, как захочет ее правая пятка, и к советам друзей и подруг прислушивается слабо, иначе она прекратила бы свои игры после разговора с Ивом…
Нехорошо, конечно, в середине пути бросать людей, которым вызвался помочь. Но Грэм седьмым чувством чуял, что если уедет сейчас же, то у него еще есть шанс вернуться к прежней жизни; если же он останется — все полетит кувырком. К тому же, у медейцев теперь было довольно денег, благоразумия Ива хватило бы на всех (Грэм на это очень надеялся), в Акирне их ждет надежный человек, который поможет отыскать Дэмьена… В общем, обойдутся без Грэма как-нибудь.
Рассуждая так, он прилег на скамью, намереваясь переждать час-другой и тогда уж ехать. Пока девушки во дворе, ему не пройти незамеченным на конюшню. Да и лучше ехать в предрассветный час, когда сон самый крепкий… Сам не зная как, Грэм задремал, а проснулся словно от толчка в бок, когда за окошком уже смутно серело. Мгновенно вспомнив свои намерения, он гибким движением поднялся, взял плащ, перевязь с мечом и тощую свою сумку; кошель с деньгами осторожно, чтобы не звякнул, положил на колченогий табурет рядом с постелью Ива.
Внизу по-прежнему было темно и тихо, угли в камине прогорели и подернулись серой пленкой. Грэм пересек двор, клубившийся сырым липким туманом, и вошел в конюшню, перешагнув через спящего на соломе мальчишку-прислугу. Жеребец тихо фыркнул ему навстречу; Грэм потрепал его по шее и снял висевшее на стене седло…
Затягивая подпруги, он вдруг почувствовал, что не один (тихо посапывающий мальчишка не в счет). С упавшим сердцем он обернулся — в дверях стояла Ванда, одной рукой опираясь о притолоку, а второй убирая с лица растрепанные волосы. Против света выражение ее лица было не различить, но Грэм и так знал, что ничего хорошего его не ждет.
