— А это — Оскар Фуэнтес. Его личное дело в архиве полиции длиннее, чем моя левая нога, и даст фору любому бульварному детективчику. К тому же Оскар мой должник.
На стол полетела третья фотография. Здесь я как раз вылезала из Развалюхи и опять давала деньги какому-то мужику. Что называется, хотела как лучше, а получилось…
— Это…
— Все ясно, — перебила я капитана и подняла руку, чтобы положить конец этому идиотскому экскурсу в небывалое. — Никогда в жизни я не покупала наркотики, и вам это прекрасно известно.
— Разве? — На его губах заиграла приторно-сладкая улыбка. — У меня есть уйма доказательств, что покупали, и не раз. Кому, по-вашему, больше поверят?
— Я сдам все необходимые анализы. И результаты будут чистыми, как после хлорки, козел. — Что тут скажешь? Меня загнали в угол, и мне ни капельки это не понравилось.
Уголки губ капитана дрогнули.
— Я в курсе, что в вашей жизни наркотикам места нет. Но мне нужны гарантии.
— Гарантии чего?
— Вашего молчания.
— А просто попросить не судьба? Обязательно нужно меня шантажировать?
— В этом вопросе — да.
— Вопиющий бред.
— Согласен. Но… когда я вам все объясню, все-таки не забывайте, что у меня на вас кое-что есть. Если я сяду в тюрьму, вы отправитесь следом. Я всего лишь хочу, чтобы у нас обоих хватило причин держать язык за зубами.
— Слушаю вас внимательно, капитан, — процедила я, сдерживая бурлящий гнев под маской спокойствия. — Что вам нужно?
— Меня нельзя назвать хорошим человеком, — ответил он, как будто сожалея.
— Да ну?
— Когда я был совсем еще ребенком, мою сестру изнасиловал ученик из ее же школы. Она была умственно отсталой, а он этим воспользовался. Мальчик из хорошей семьи, которого все любили и баловали. Пользовался популярностью в школе. В общем, у него были все шансы выйти сухим из воды.
— И ему все сошло с рук.
— Не совсем. Об этом я расскажу позже. Сам я из небольшого городка в окрестностях Чикаго. Когда сестра обвинила этого мальчика в изнасиловании, в городе поднялась шумиха. Никто ей не поверил. Зачем золотому мальчику насиловать недоразвитую девочку, если он мог заполучить какую угодно? Весь город обернулся против нас. А сестре стало невыносимо в школе. Мелкие издевки превратились в полноценные издевательства.
У капитана болело сердце, но я не хотела ощущать его боль. Не хотела проникаться сочувствием к человеку, который так легко решил меня подставить. Поэтому поборола зачатки симпатии и похоронила их под курганом гнева.
— Несколько недель она терпела, а потом наложила на себя руки.
Меня ударило волной чувства вины. Вот только «на ощупь» вина эта была гладкой и чистой. Никаких колебаний. Никаких сомнений. Капитан считал, что виноват в смерти сестры, и питал к себе жгучую ненависть. В тот момент до меня дошло, что я ошибалась. Каждый раз, когда мне доводилось сталкиваться с капитаном, я ощущала от него странные эмоции и считала, что он просто-напросто меня не переваривает. Но оказывается, он ненавидел самого себя. Для меня это было чем-то совершенно незнакомым. Как правило, чувство вины человеческий мозг переносит плохо. Точнее не дает ему задержаться. И тогда люди ищут себе оправдания, которые действуют как целебный бальзам. Постепенно чувство вины сходит на нет, и настоящая проблема забывается. Например, когда муж бьет жену и говорит «Ты сама меня вынудила», он перекладывает свою вину на другого человека. Жена не встретила его с горячим ужином на столе — значит, сама виновата в том, что он ее ударил.
— Семья развалилась. — Капитан подошел к окну и стал смотреть на улицу. — Родители разошлись. Мать утонула в депрессии. Отца я видел раз в сто лет. За каких-то полгода весь мой мир встал с ног на голову.
— Мне очень жаль, капитан.
Он обернулся ко мне:
— Дальше — больше. И с этого момента пойдет то самое, о чем вы должны молчать.
— Иначе вы меня сдадите.
— Иначе я вас сгною. Вы просидите за решеткой много-много лет.
А ведь он только-только начал мне нравиться!
— Может, прекратите уже угрожать и перейдете к делу?
Вернувшись к столу, капитан уперся руками в столешницу и наклонился вперед, нависнув надо мной. Видимо, чтобы я уж точно поняла, кто тут главный. Несколько долгих-предолгих секунд он изучал мое лицо. Очень смущенное, надо признать, лицо. А потом сказал:
— Мне было семь, когда я выследил того мальчика и убил.
Я застыла. Капитан признался мне в убийстве. Его слова эхом отдавались в мыслях, но их заглушал тот факт, что капитану тогда было всего семь лет.
— А вы в курсе, что семилетние дети крайне редко становятся подозреваемыми? Меня даже не допрашивали.
Наверное, по мне было видно, насколько я шокирована. Жизнь не раз доказывала, что в самые ответственные моменты мое лицо меня подводит. Зато реакция «дерись или беги» всегда срабатывает безотказно. Только что капитан признался в убийстве. Значит, из этой комнаты живой мне не уйти. Я с тоской покосилась на дверь.
— Вас никто не держит, — заявил капитан, кивнув на мой единственный шанс спастись бегством.
По этому поводу он, кажется, совершенно не беспокоился. Ну еще бы! У него имелись доказательства того, как я по всему городу покупаю наркотики. Попытайся он меня арестовать, и мои обвинения гроша ломаного не будут стоить. Да уж, он прекрасно все продумал.
И все-таки почему он так легко доверил мне свою самую сокровенную тайну? Никакой суд не признает фотографии стопроцентными уликами. Любому хорошему адвокату удастся снять с меня все обвинения. И капитан наверняка это прекрасно знал.
— Теперь вы, видимо, меня убьете? — поинтересовалась я.
Дурацкий вопрос. Конечно, после такого признания он меня убьет. Не даст же он мне выйти отсюда подобру-поздорову с такой информацией в голове. Интересно, что он скажет? Что я пыталась отобрать у него пистолет? Что мы боролись, и пистолет сам выстрелил? Лично я так бы и поступила.
— Нет. Как я уже говорил, у меня достаточно доказательств, чтобы надолго упечь вас за решетку.
— Ваши доказательства признают спорными, — возразила я. — Вам понадобятся показания свидетелей. Иными словами, вам понадобятся очевидцы. — И почему я возражаю? Чтобы он уж наверняка меня убил? Наверное, мне просто не хотелось, чтобы в какой-то момент он пожалел о том, что выпустил меня из кабинета. Если, конечно, мне действительно светит выбраться отсюда на собственных ногах. Как знать, может, я получу пулю в затылок в самый неожиданный момент. Волноваться об этом всю оставшуюся жизнь не было ни малейшего желания. — И эти очевидцы должны быть достойны доверия, — добавила я, ткнув пальцем в фотки. — Вряд ли кто-нибудь поверит тем отбросам, которых вы подсылали ко мне на улицах.
