— А там что? — кивнул волколак в сторону тянущегося по правую руку торгового ряда.
— Там шорные лавки. Сбруя, ошейники…
— Нет, — пленник тут же круто развернул спутницу и потянул прочь, — ошейник у нас уже есть. А там?
— Еда. Соленые грибы, чеснок, мука, репа…
Он фыркнул, выражая презрение.
— Ты же сам сказал, что мы вкусно едим, — напомнила обережница.
— Вкусно. Но иногда всякую гадость.
— Да уж, с вами нам не сравниться, — не удержалась Лесана
— Верно, — усмехнулся собеседник. — Калачей у нас не пекут. Волчицы вовсе стряпать не умеют. А вот у тебя получается.
— Почему не умеют? — удивилась девушка.
— А зачем волку похлебка? — вопросом на вопрос ответил оборотень. — Зверь кормится мясом — живым или падалью. Вот и выходит, что человечье тело всегда сыто без этих ваших каш и щей. Расскажи, как тебе дали те калачи? Просто так?
Она улыбнулась:
— За деньги.
— Деньги? Что это? Откуда они берутся? — он продолжал крутить головой, словно бы не интересовался ответом.
— Это такие кругляшки серебра или меди. Они остались с тех времен, когда… — Она хотела сказать «когда вас ещё не было», но осеклась и закончила иначе: — со старых времен, в общем. А если нет денег, можно обменять одно на другое. В деревнях редко у кого водится серебро. Только медь, да и той не много. Чаще выменивают добро на пушнину или что‑то нужное. Например, можно выменять глиняный горшок на шерстяную нить. Или корову на лошадь. А можно везти товар в город на торг…
Лют хмыкнул, видимо, считая данную суету глупой, а потом спросил:
— А Цитадель? Что меняет Цитадель? Чем торгует?
Лесана развела руками:
— Нами. Кроме нас ей торговать нечем. Поэтому деньги у обережников есть всегда.
Эти слова волколак пропустил мимо ушей. Судя по всему, его мало интересовали сложные торговые отношения людей и Крепости, в суть которых он не собирался вникать.
— А тут что? — уже утратив интерес к деньгам, спросил оборотень, кивнув куда‑то в сторону.
Лесана отмахнулась:
— Тут коробейники. Безделушки всякие — зеркальца, кольца, ленты… Лют, постой здесь, я сейчас вернусь.
И она отошла в сторону, будто бы присматриваясь к разложенным на лотке тканям, а на деле — слушая разговор двух купцов. Клесх просил примечать, какие настроения бродят в людях. Клянут ли Цитадель, хвалят ли, что за сплетни разносят, о чём толкуют.
Купцы судачили о волчьих стаях, сетовали на то, как плохо городу без ратоборца — за стены‑де не высунешься, гадали, когда пришлют нового, ругали посадника, который уже требовал собирать десятину для Крепости, будто не понимал, клятый, что без ратоборца торг не ладится и дохода почти нет.
Люди судили да рядили, поминали нового Главу, который крут нравом, мыли кости соседям и сродникам, досадовали на Ходящих… Но в целом Старград жил спокойной жизнью, не бурлил недовольством. Что ж, это хорошо.
— Вот ты где, — обережницу поймали за локоть. — Ну? Обратно идем?
Волколак был готов сказать что‑то ещё, но в этот самый миг проходивший мимо мужик с дрыгающимся мешком на плече, толкнул Люта, и того отбросило на Лесану. Девушка едва удержалась на ногах, а её спутник, не особенно задумываясь над тем, что произошло, повернулся, шагнул вперед и со всего маху всадил обидчику кулаком в плечо.
Мужик, не ожидавший такого оборота и даже не заметивший в толчее, что кого‑то задел, рухнул на колени, выронил мешок, который с визгом и хрюканьем покатился в сторону.
— Ты что?! — Лесана повисла на оборотне.
— Ничего, — удивился Лют. — Он меня толкнул.
— Это торг! — рассердилась обережница. — Тут все толкаются!
— Да? — искренне удивился Ходящий. — Я не знал, извини. Он толкнул очень сильно.
— А ты?!
— Как меня, так и я, — пробурчал волколак, хотя в голосе слышалась растерянность.
Пока они переругивались старградцы с хохотом и криками пытались помочь беде пострадавшего — ловили брыкающийся мешок. Тот в руки не давался. Катался по утоптанному снегу, дрыгался и истошно визжал.
Девушка тем временем наклонилась к незадачливому прохожему:
— Прости моего брата, почтенный, — Лесана помогла мужику подняться и взялась отряхивать его. — Он слепой. Не понял, что стряслось. Решил — ты меня ударить хочешь.
— Тьфу, ж ты, пропасть! — ругался мужик. — Припадочный он у тебя какой‑то! Меня самого толкнули!
И тут же заорал в сторону:
— Куда?! Ты куда попёр его?!
Люди смеялись, незадачливый прохиндей, пытавшийся в суматохе прибрать к рукам чужое добро, тут же юркнул в толпу, лотошники сыпали советами и подначками, поросёнок визжал, где‑то испуганно мычала корова.
— Братец твой дурковатый так мне вдарил, что рука отнялась! — бушевал хозяин свинёнка. — Совсем очумели!
— Да будет тебе орать‑то, — тут же выступил из‑за спины спутницы Лют. — Я ж не орал, когда ты меня — калеку — на сестру швырнул.
— Ты у нас безглазый, да? — набычился мужик. — А будешь ещё и немой, когда язык вырву.
Лесана развела руки, пытаясь угомонить спорщиков и даже открыла рот, чтобы что‑то сказать, но в этот самый миг Лют решил не дожидаться, когда его станут лишать языка, и сунул в лицо противнику кулаком. По счастью, мужик успел отпрянуть, а девушка опять повиснуть на волколаке. Он всё пытался её стряхнуть, но обережница стиснула ходящие ходуном плечи и зашипела спутнику на ухо:
— Прямо здесь упокою, зверина бестолковая!
В это время хозяину поросёнка принесли оглушительно визжащий мешок. Свинёнок бился и вопил. Мужик кое‑как перенял свою ношу и плюнул под ноги:
— Вот семейка! Что братец, что сестрица — одного колодезя водица, да ещё…
— А ну, хватит, — сказала Лесана. Да так сказала, что мужик осёкся на полуслове. — Разорался. Вот, держи.
Она вложила в широкую ладонь медную монетку.
— За понесённое. И вопить нечего. Чай не баба. Идём.
Последнее было обращено уже Люту.
Девушка толкала его в спину, выводя с торжища едва не бегом, а когда выбрались с людной площади в переулок, рывком развернула к себе:
— Ты чего творишь, а? Я тебя на цепь посажу, как собаку, если будешь на людей кидаться. Понял?
Видимо, она сказала это с особенным чувством, потому что оборотень попятился и остановился, лишь когда упёрся спиной в высокий забор.
— Понял.
— Это что такое было? — сгребла его за грудки обережница. — Отвечай, скотина припадочная!
— Я… он толкнул! Сильно! Откуда я знаю, чего он пихается?
Собеседница недобро усмехнулась:
— Ишь, как запел… То любое смятение по запаху чуешь, а то понять не смог, что толкнули не со зла. Говори, пока прямо тут не прибила!
