— Бедная девочка, натерпелась всякого, а сколько еще предстоит, — старая кормилица расстроенного покачала головой, тихонько поцокивая, затем взяла со столика гребень и принялась расчесывать распущенные волосы молочной дочери.
— Ты передала ей?
— Нет, милая, не смогла. Девочкам велела. В пути отдадут. Он ее, как тебя, под охраной отсылал. Ночь у комнаты дежурили, только Паньку с утра допустили, одеться помочь. И все.
— Зачем он так, Гарья?
Голос Лурасы звучал тихо и печально.
— Пойми его, все время рычал, чтобы Ири к тебе близко не подходила. А она наоборот, чуть что, сразу сюда за руку держать и истории рассказывать. Я и гнала ее, и просила, но никак.
— Так это из-за меня? — ахнула Лураса, испуганно прижав руку к груди.
Мысль о том, что Таирии приходится расплачиваться за любовь к ней, неприятно кольнула сердце.
— Что ты! Нет, конечно, — поспешила успокоить свою любимицу Гарья. — Ири как-то обмолвилась, что женить он ее надумал. Велел мужа присмотреть.
— В Эргастении? — удивленно переспросила Лураса, взглянув на кормилицу. — Так не принято же в вейнгары чужестранца.
— Не знаю, милая. Не знаю. Что слышала, то и говорю.
Женщины замолчали, думая каждая о своем, а Гарья, отложив гребень, принялась плести косу, чтобы собрать белокурые волосы Лурасы в подобие короны на голове. Ее скрюченные старостью пальцы проворно двигались, идеально ровно укладывая прядку за прядкой, словно никогда не прекращали заниматься этим.
— Знаешь, Гарья. — сказала Лураса после продолжительно молчания. — Ноет здесь. — Она приложила руку к сердцу. — Ждет чего-то. Сильно так ждет, что сил нет.
— Ну, что ты милая…
— Никогда так не было. Ни разу, а сейчас будто кольнуло чем-то, — перебила кормилицу женщина, ища в зеркале ее глаза, но нянька упорно отводила взгляд, пряча от своей любимицы повисшие на ресницах слезы.
Уж сколько выплакала она за свою жизнь — за родную дочь, за названную, за маленького пострела, что любил засыпать в ее руках. Целое море слез пролила, а они все не заканчивались, и в минуты печали неизменно наворачивались на глазах.
— Цветочек мой, — закрепив косу, старая женщина обняла Лурасу за плечи. — Хватит уже, столько времени прошло. Сколько ждать-то?
Она говорила, а у самой сердце разрывалось от этих слов. Но, даже несмотря на это, Гарья искренне верила, что Расе пора смириться и перестать надеяться. Мальчик пропал почти двадцать лет назад, и кормилица уже не верила в его возможное возвращение, по себе зная, что судьба жестока и, отобрав однажды, скорее всего не вернет назад. А после стольких лет и подавно.
— Жив он, Гарья. Жив, — не согласилась Лураса, в отрицании качнув головой. — Пока он жив, и я жива, а не станет, так и мне незачем, — чуть слышно прошептала женщина, проглотив подкативший к горлу ком. — За ним пойду.
Она посмотрела на себя в зеркале, вспоминая прекрасные синие глаза, заглядывающие ей в душу, и тихие слова Антаргина: "Как бы далеко мы не находились друг от друга, в сердце я всегда рядом с тобой и малышом. Помни об этом. Не будет вас, и оно перестанет биться".
— Я люблю тебя, — одними губами вымолвила Раса слова, которые тогда произнесла в ответ. И сейчас они были настолько же правдивы, как и много лет назад.
* * *
Весь день Лутарг провел с отцом. Сперва за завтраком, затем в его покоях за разговором, и, наконец, на улице, развивая свои способности. Это был счастливый день, если бы не одно "но", что омрачало радость воссоединения. И пусть ни один из них не сказал этого вслух, но каждый думал, пряча глаза, утыкаясь взглядом в пол или же замолкая неожиданно для другого.
Сильные и слабые одновременно. Признающие и скрывающие, потерянные для себя, но ведущие для находящегося рядом.
Для одного мать, для другого любимая — ее не было с ними, хоть оба мечтали видеть ее рядом с собой. Каждый по своему, но от этого не менее отчаянно.
Антаргин учил сына контролировать рьястора. Учил один на один, настолько далеко от замка, насколько мог себе позволить. Получалось плохо. С завидной периодичностью дух вырывался из Лутарга абсолютно неконтролируемой стихией. Стремился на свободу, вытягивая силы из Перворожденного, с ожесточением пытаясь разорвать сковывающие его цепи.
Антаргин терпел, скрипя зубами удерживая основу в себе, но сын, как игривое дитя нарушал его самообладание, с каждым разом забирая все больше.
Это было непривычно отдавать власть другому, даже собственной части, но Перворожденный заставлял себя всякий раз сдаваться, пусть даже внутри все настаивало на обратном.
Сложно, почти нереально отрешиться от духа — еще Риана говорила ему об этом. Но он смог единожды, сможет и еще раз, — заклинание безмолвно повторяемое мужчиной, когда суть его разрывало на части от желания закрыться.
Сальмир иногда приходящий чтобы понаблюдать за занятиями, то хмурил брови, недовольный результатами, то громко смеялся, когда рьястор, посылаемый неумелым разумом, начинал крушить деревья, словно не мог определиться, какие именно чувства пробуждает в нем происходящее.
Лутарг же с каждой неудачей все больше заводился, отчего терял концентрацию и не мог удержать духа, вынуждая Антаргина вмешиваться.
— Все! Хватит на сегодня, — сказал Перворожденный, когда очередное дерево лишилось кроны, перекушенное острыми зубами рьястора. — Так мы весь ельник выведем.
Он едва сдерживал смех, но неудовольствие на лице сына, сдерживало его.
— Еще раз, — стиснув зубы, отклонил предложение Лутарг, намереваясь, во что бы то ни стало, добиться от рьястора послушания.
— Завтра продолжим, — попробовал настоять на своем Антаргин.
— Нет. Еще раз.
— Вот упрямый, — расслышал Лутарг и, несмотря на отвратительное настроение, позволил себе улыбнуться, вспомнив Сарина. "Эти двое понравились бы друг другу", — сказал он себе, подумав о поразительном единстве мнений.
— Последний, — предложил молодой человек, надеясь, что в этот раз справится.
— Хорошо, — вздыхая, согласился Перворожденный, готовясь в случае необходимости призвать рьястора обратно. — Давай еще раз.
Лутарг закрыл глаза, выравнивая дыхание, делая его спокойным и глубоким. Когда он был зол или раздражен, дух сам рвался из него, а в моменты спокойствия прятался так глубоко, что молодой человек не мог добраться до его пристанища. Каждая попытка начиналась с усмирения эмоций и бесплотных поисков рьястора, по мере которых молодой человек все больше раздражался, и в итоге это заканчивалось неконтролируемым выбросом, с которым затем разбирался Антаргин.
