— Совсем нет, — робко призналась Лита.
— А мне можно будет посмотреть?
— Если захочешь.
Лутарг чувствовал, как напряжение постепенно покидает ее, и радовался этому. В тоже время, мужчина был уверен, что возвращаться в крепость девушке еще рано. Ему казалось, что Лита пока не готова пересечься с Антаргином или, еще хуже, с Сальмиром, который обязательно узнает о случившемся от Перворожденного, и поэтому решил отложить эту встречу, а заодно разобраться со своим собственным интересом.
— Далеко отсюда до границы?
— Да, достаточно далеко.
— До ночи не вернемся?
— Нет, если только не… — она замолчала, прикусив губу и испуганно уставившись на свои руки.
— Что не?
— Оседлаем жеребца собирателей тел.
— А что в нем такого особенно?
— В них. Их семеро, — поправила Лита.
— Да, конечно, — тут же согласился Лутарг. — Ты не ответила. Почему именно его? Другая лошадь не подойдет?
— Нет. Они самые быстрые. Риана создала их. Но не прошедший обряд не сможет управлять вороным.
— А Антаргин?
— Перворожденный может все. Он же рьястор. — ответила Литаурэль, не понимая, зачем он спрашивает.
— Ну, так я тоже, — Лутарг широко улыбнулся.
* * *
Молодой человек был несказанно рад тому, что кроме Антаргина видение мыслей недоступно никому более. Рад по двум причинам. Литаурэль совершенно не нужно было знать, о чем он думал, наблюдая, как девушка седлает огромного черного жеребца, как ее тонкие пальчики поглаживают лоснящуюся холку, так как думы эти напрямую касались ее и не являлись столь безобидными, сколь ему хотелось. Во-вторых — признаться в том, что никогда не имел дело с подобным монстром, Лутарг просто не мог.
В эргастенских пещерах водились лошади, но все больше тягловые. В лучшем случае они доставали вороному до груди, были коренасты и послушны. Он даже ездил на них верхом, причем с удовольствием, так как лошади — единственные, кто не шарахался от него, только увидев, но что-то подсказывало молодому человеку, что эти ощущения с ныне предстоящими не идут ни в какое сравнение.
"Плохая идея", — сказал себе Лутарг, когда настало время забираться в седло.
Конечно, конь подпустил его сразу, как только молодые люди вошли в конюшни. Подпустил именно его, разрешив погладить морду и довольно фыркнув при этом, но от этого сам план не стал казаться Лутаргу привлекательнее.
Ухватившись за луку, мужчина поставил ногу в стремя и вскочил в седло, внутренне приготовившись крепко держаться, если жеребец взбрыкнет. Но этого не понадобилось, вороной стоял спокойно и ждал команды.
— Ты хоть раз ездила на нем? — спросил Лутарг, протягивая руку девушке.
— Не уверена, что на нем, но однажды — да. С Тримсом, — ответила Литаурэль, доверчиво кладя пальчики на его ладонь.
— Уже лучше, — усмехнулся молодой человек, усаживая хрупкую спутницу перед собой.
"Очень плохая идея", — уточнил он для себя, когда девичья спина коснулась его груди. Хуже не придумаешь.
Когда вороной, подчиняясь несмелым командам Лутарга, пересекал двор, направляясь к воротам, Антаргин, наблюдающий за происходящим из окна своих покоев, удержал за руку Сальмира, кинувшегося к двери со словами: "Я верну их".
— Оставь, — задумчиво сказал Перворожденный, у которого из головы не шел эпизод с рьястором.
— Он же не справится! — возмутился калерат, волнуясь за сестру.
— Лутарг мой сын, и жеребец всегда подчинится ему, — парировал Антаргин. — К тому же, ты много пропустил, когда оставил нас, друг мой.
— Что же?
— Повелитель стихий полностью признал его.
— Откуда тебе знать? — не согласился Сальмир, не допуская мысли о том, что Перворожденный мог полностью спустить рьястора вне замкнутого пространства, охраняемого Рианой.
— Он удержал его, не дав броситься на Литу.
— Что? — взревел Сальмир, вновь направившись к двери, но Антаргин остановил его лишь всего тремя словами, от которых калерат практически остолбенел.
— Повелитель стал волком.
Они вернулись, когда солнце еще только начинало клониться к горизонту и пока не позволяло вечерним сумеркам опуститься во внутренний двор крепости, заставляя их таиться у подножья гор.
— Тебя случайно не Ветер зовут? — обратился Лутарг к жеребцу, ласково поглаживая широкий лоб, чем заставил Литу расхохотаться до слез.
Разговаривать с лошадью и ждать ответа? Девушке пришлось согнуться почти пополам и ухватиться за живот, чтобы справиться со скрутившим внутренности весельем, настолько забавным ей показался этот вопрос.
Она давно так не смеялась, да и он тоже. Вернее никогда не смеялся столь открыто и задорно, как она научила его сегодня. Заставила увидеть свет не только вовне, но и в себе самом. Очищающий свет радости.
Их незапланированная, бесшабашная поездка для Лутарга оказалась полна сюрпризов, главным из которых стала сама Литаурэль.
Молодой человек непритворно считал, что именно ее кривоватая улыбка и искренний смех удержали его от поступка, о котором впоследствии Лутарг обязательно сожалел бы. И сейчас, наблюдая за Литой, он вспоминал устроенное ею испытание, которое так сильно разгорячило его кровь, что весь обратный пусть мужчине приходилось сдерживать себя, посадив собственные желания на жесточайший поводок.
Спустившись с вороного возле участка с почти отвесной скалой и загадочно поинтересовавшись, готов ли он, девушка принялась завязывать полосы своей юбки чуть ниже середины бедер, чем на некоторое время вогнала молодого человека в ступор. Лишенные серебристого сияния, подаренного полной луной, ее длинные, стройные ноги вовсе не утратили для него привлекательности, скорее наоборот.
Лутарг даже зубами заскрежетал, чтобы убедить себя в том, что ее действия не являются открытым приглашением. Вздумай в эргастенских пещерах какая-нибудь из женщин настолько оголиться, тут же оказалась бы повалена на пол, ближайшим к ней мужчиной. Своеобразное неписаное правило, о котором в каменоломнях все были осведомлены, но, видимо, отсутствующее у тресаиров.
Соорудив из юбки некое подобие обрезанных штанин, девушка принялась карабкаться на каменную глыбу, ожидая, что он последует за ней.
Лутарг последовал, о чем тут же пожалел. Стоило ему поднять голову в поисках места, за которое можно ухватиться, как взгляд обязательно натыкался на гладкую бронзовую кожу, заставляя забывать о цели.
Он уже и сам не помнил, что говорил себе на протяжении этого пути, но, кажется, вспомнил весь свой немалый запас бранных слов, что всегда так легко слетали с уст недовольных жизнью каменщиков.
