Оська посмотрел на меня очень неодобрительно, будто я свалила на него вину за съеденное на кухне печенье.
– Эй, эй, эй, что ты делаешь? – это Феликс заметил творчество Ерема.
– Ох, простите, ребенок буквально неделю назад научился писать – теперь пишет на всем, до чего может дотянуться.
На этот раз взгляд Оськи выражал одобрение и восхищение моей наглостью, а юный гений, ни на минуту не прекращавший орудовать мелком, даже саркастически хмыкнул себе под нос.
– Вы мне это прекратите! Держите в руках своих мальчиков! – приказчик стал остервенело стирать надписи подошвой ботинка, не замечая взгляда Ерема, полного ужаса.
Я тоже затаила дыхание, ожидая, что нога Феликса сейчас превратится в когтистую лапу или как минимум прорастет кореньями, и вздохнула почти с облегчением, когда ботинок всего-навсего загорелся.
– Тьфу-ты, сапожник-халтурщик! – мужчина с завидным самообладанием (учитывая, что пламя было голубым) стал сбивать с ботинка огонь.
Пользуясь занятостью приказчика, Ерем быстро дорисовал несколько размашистых значков на затертом месте, и буквы с едва уловимым писком (как мне показалось) разбежались на каменных плитах и скрылись в углах помещения. Я поспешила сделать несколько шагов и загородить подолом хотя бы часть пола, на котором когда-то были каракули, дабы у служащего фабрики не возникло неудобных вопросов.
Феликс печально помахивал дымящимся ботинком, а его правая нога сиротливо ежилась в залатанном носке, поджав пальцы на холодном полу.
– Это из чего же он подошвы строгает, бандит?! – не переставал он предаваться воспоминаниям о безвестном сапожнике. – Вот так иной раз щелкнешь каблуком о каблук – и сам возгоришься, и фабрику подпалишь.
Я не спешила его разубеждать, тем более что мое внимание отвлекла фигура в шляпе, маячившая за окном. Знакомый старик в украшенном рябиной головном уборе прижал нос к мутному стеклу цеха и, прикрывшись ладонями от солнечного света, с любопытством наблюдал за происходящим внутри.
– Хм, господин Феликс, помните, я рассказывала вам про старика, изображавшего охранника? Вы его потом нашли и поговорили?
– Нет, не нашел, и никто его кроме вас не видел и не помнит, – приказчик посмотрел на меня подозрительно.
– Сделайте одолжение, медленно оглянитесь.
Несмотря на предупреждение, служащий резко крутанулся на каблуках и встретился взглядом с прилипшим к стеклу Фролом. Эффект от этой встречи последовал незамедлительно: не потрудившись даже одеть пожароопасный ботинок, Феликс поспешил к выходу с явным намерением поймать и допросить подглядывающего. Я бы последовала за ним, имейся хоть малейший шанс догнать старика.
– Вот что он здесь делает? – спросила я Ерема, имея ввиду владельца шляпы с рябиной, но оглянувшись не нашла рядом с собой ни одного из братьев. Цех был пуст, а единственный звук в нем издавала крутящаяся цистерна, которую нельзя было останавливать даже на выходные.
Что за леший?
Пока я решала пугаться мне или злиться, в соседнем помещении послышались звуки борьбы и приглушенный стенами крик о помощи:
– Николетта!
Не помню, как добралась до места, но первым, что я увидела, были Ерем, паривший на расстоянии около полутора метров от пола, и Оська, бегавший вокруг в тщетных попытках спустить брата на землю. Видимо, крик о помощи принадлежал сорванцу, потому что воздухоплаватель, напротив, сохранял полную невозмутимость и даже пытался писать что-то на клочке бумаги.
– Что здесь происходит? – я подбежала к ним, вздымая подолом в воздух какие-то травянистые жгуты, которыми был усеян пол.
– Они его подняли и не отпускают! – воскликнул Оська тоном, которым ребятня обычно жалуется на проделки друг друга.
– Кто они?
– ОНИ! Послушай!
Я замерла, прислушиваясь. Воздух заполняло тихое, но от того не менее мерзкое хихиканье, словно банда сумасшедших старух щекотала друг другу пятки.
– Ерем, что происходит? – пришлось адресовать свой вопрос напрямую юному гению.
– Ты же сама сказала, что здесь нечисть. Теперь должна радоваться, так как оказалась права, – спокойно, словно сидел у себя в комнате за столом, а не болтался в воздухе, ответил мальчик.
– Почему ты летаешь?! – я присоединилась к Оське в попытке поймать брата, но несмотря на то, что парящий висел довольно низко, схватить его не удавалось.
– Я не летаю, меня держат в воздухе.
– Где они? – испуганно отпрыгнул Оська. – Почему мы их не видим?
– Радуйтесь, что не видите, – успокоил Ерем.
Мне, наконец, удалось ухватить его за куртку и вот тут-то юный гений потерял все свое самообладание: я и невидимые духи занялись перетягиванием каната. Едва слышное хихиканье сменилось на натужное сопение, наводившее на мысль, что нечисть материальнее, чем кажется.
– Оська, помогай! – духов следовало напрячь по полной, ибо чувствовалось, что силенки у бестелесных маловато.
– Штаны, мои штаны! – Ерем совсем утратил серьезность, когда старший братец схватился за первое, до чего дотянулся.
Позади раздались шаги. Хлопнула дверь. И внезапно мы втроем оказались на полу, вывалянные в травяной трухе. На пороге стояла леди Филиппа. На ее лице читалось искреннее недоумение.
-Почему она тебе не поверила? – спросил Оська в экипаже на обратном пути. Затисканный до полусмерти Ерем спал у меня на коленях.
– Потому что она взрослая и не верит в сказки.
Леди Филиппа, сославшись на богатое воображение и проделки мальчишек, отказалась даже разговаривать про творящееся на фабрике.
– А ты, значит, еще не взрослая?
– Выходит, что нет, если взрослые предпочитают не верить своим глазам, когда дело касается чего-то необычного.
– А мы еще туда пойдем? – глаза сорванца искрились предвкушением.
Я бы и сама не отказалась разгадать эту загадку до конца, но на этот раз страх за Ерема перевешивал жажду приключений.
– Не думаю.
Оська разочарованно откинулся на обивку:
– Вооот, а говорила, что не взрослая.
Человеку новому в Кладезе нелегко даже примерно угадать дату зимнего сезонного бала, потому что по сложившейся традиции проводится он в ноябре. Никому из почтенных организаторов не хотелось утруждаться в преддверии нового года, и путаница в сезонах превращалась в ничтожное препятствие на пути к безмятежному времяпровождению с бокалом горячего вина перед камином.
За день до сего грандиозного события в нашей семье произошло еще одно, поменьше: Михей представил на общественный суд свое творение – плод непростого сочетания его портновского искусства и бывших штор из гостиной. Ради такого случая я пожертвовала своей персоной в качестве модели.
