Быть может, это было лишь предчувствие, но по какой-то странной причине эти слова, успокоившие, наконец, перепуганную Сою, поселили во мне странное, и очень недоброе предчувствие приближающегося конца. Или это была странная мелодия, выводимая всем корпусом, всем существом гондолы, болтающейся под брюхом оранжевого монстра? Я не знала ответа на этот вопрос, и негромко, как и в начале, вторила утихающим порывам ветра, трясущего попавшую в их призрачные лапы игрушку.
And the road goes on, seeming ever longer on the Way to Mandalay.
And the road goes on, forever will I wander on the Way to Mandalay.
– «Кхем. Говорит капитан» – внезапно, раздался где-то у меня над ухом хриплый голос Зуба. Вздрогнув, мы с Соей отлипли друг от друга и синхронно шарахнулись к стене, с недоумением глядя на латунный раструб переговорной трубы, покашливающий над моим ухом. Толстая резиновая пробка, затыкавшая ее глотку, сиротливо покачивалась на тонкой цепочке, и ее негромкое звяканье напомнило мне отзвуки той мелодии, что пел мне воздушный корабль, прорываясь сквозь молнии и шторм – «Мы прорвались. Шторм отступает».
«О нет! Так, спокойнее, Скраппи, спокойнее! Пробка вылетела только что, когда капитан открыл переговорную трубу со своей стороны. Разница давлений, то да се… Ну, ты же знаешь, как это бывает!».
– «И… Кхем… Спасибо нашей гостье за ободряющую песню. Это было… Кхем… Необычно».
«Да что б вас всех!».
* * *
В Новерии прибытие дирижабля восприняли если не восторженно, то явно довольно дружелюбно, не преминув облегчить его судовую кассу на известное количество золотых монет, отданных за выделенный с паровозного склада уголь. Помощник капитана, впрочем, тоже оказался не промах, и с неодобрительным ворчанием забраковав подвезенную к покачивающейся у земли гондоле антрацитовую гору хрустких камней, лично отправился отбирать для своих машин потребной тонкости уголь. Я мало что понимала во всех этих колесах, червячных передачах и перегретом пару, поэтому, дружелюбно попрощавшись с отсалютовавшим нам фуражкой капитаном, направилась прямиком в казарму квартировавшего в городке отряда гвардейцев, стараясь не краснеть от воспоминаний о последней части путешествия. Распевающая песенки Первая Ученица – ну надо же было так опозориться!
Начинать исследование этого места с общения с гвардейцами имело свой резон – наверняка виденное мной место охраняется, или вообще намертво запечатано, поэтому я решила не своевольничать и действовать, для начала, сугубо официально, обратившись к местным представителям власти. Почему не к мэру или старосте, или кто еще у них тут мог стоять во главе этого городка? Да потому что интересующий меня вопрос никак не касался гражданских пони, и я сильно сомневалась, что оставшийся руководить осмотром и изучением бункера Графит был настолько любезен, что сообщил о своих находках кому-нибудь из местных. Кстати, я так и не поинтересовалась тогда, год назад, были ли среди спасенных нами пони представители местной власти… Что ж, думаю, ответ на этот вопрос я могла бы получить очень и очень быстро, если бы хотела.
Но, почему-то, хотелось не очень.
А все-таки Новерия была интересна. Самобытна. Просто мила. Державшаяся рядом Соя Бриз то и дело вскрикивала от удивления, вертя во все стороны головой. Не знаю, чему она удивлялась в этом симпатичном, но все-таки, весьма захолустном городишке, размерами бывшим едва ли в половину Понивилля – конечно, вид высоких, трехэтажных домов, сжатых в тугой пучок невысокой каменной стеной, был довольно приятен глазу, но не настолько же, чтобы каждый раз радостно дергать меня за крыло при виде очередного «пряничного» домика или кадушки с водой, стоящей под водосточной трубой, в глубине которой добродушно квакала пара забавных лягушек, томно прикрывших глаза в своем прохладном убежище. Она напоминала мне горожанина, впервые оказавшегося в деревне и приходящего в неописуемый восторг от всего нового, встреченного на пути, и вскоре, мне даже пришлось унимать разошедшуюся пегаску, чтобы не чувствовать себя еще глупее, чем я есть.
«Не вспоминай, хорошо? В конце концов, всем понравилось, хотя в будущем, нужно дополнить свой список неотложных мероприятий пунктом, призывающим остерегаться притаившихся неподалеку переговорных труб».
– «Погоди, пока прибудем в Кантерлот» – добродушно хмыкнула я в ответ на очередной восторженный вскрик подруги. Оставшись без завтрака, я решила остановиться и перекусить в какой-нибудь кафешке, но как назло, на пути не попадалось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало место, готовое накормить двух голодных кобыл, и это стремительно портило мне настроение. Наконец, не утерпев, я купила в одной из домашних лавочек целый пакет больших, свежих пончиков, и на пару с Соей принялась за еду, пачкая губы в маслянистом, сладчайшем великолепии воздушного теста и разноцветной сахарной пудры. Конечно, одного пакетика оказалось мало, и мы вернулись за добавкой, жалобным видом и бурчанием голодных животов сбив цену с десяти до вполне справедливых трех битов. Похоже, местные уже прослышали о прибытии «туристов», и решили немного укрепить свое финансовое благополучие, но заначка, без которой я теперь могла уверенно себя чувствовать лишь в границах Понивилля, за что получила от милого так раздражавшее меня, «домашнее» прозвище Хомячок, была отнюдь не безграничной, поэтому я продемонстрировала чудеса прижимистости и самоконтроля, проходя мимо бочонков, бочоночков и просто запечатанных кружек с сидром, выставленных в передвижной лавке продавца напитков. В отличие от меня, местные явно не пренебрегали ее товаром, и, обмахиваясь хвостами от жары, нет-нет, да и подходили к деревянной тележке, покупая одну или несколько деревянных кружек, плотно прикрытых глиняной пробкой. Сдав десяток обратно, можно было получить одну порцию какого-то сладкого напитка бесплатно, чем явно пользовались шаловливые жеребята, обегавшие весь городок в поисках собственности флегматичной ослицы, дымящей своей трубкой возле тележки, и ведущей строгий учет возвращенным кружкам, отправлявшимся в стоявшую рядом с тележкой повозку, из которой доносились какие-то странные, никогда не слышанные мной, унылые напевы, да плеск воды.
Похоже, это было семейное предприятие, но отчего-то, я не рискнула подойти к столь необычной парочке, даже несмотря на призывное помахивание хвостом и продемонстрированную мне ослицей желтоватую от самосада[261] улыбку – стоявшая на улице жара совсем не располагала к распитию лимонада, да и оказаться в темном бункере поздней ночью тоже как-то не улыбалось, поэтому я тактично помахала в ответ, и уволокла за собой сопротивлявшуюся Бриз, едва ли не до детской истерики мечтавшую познакомиться с этими редкими, даже для коренных эквестрийцев, представителями немногочисленного кочевого племени. Торговцы, менялы, старьевщики, лудильщики[262] и распространители слухов – они редко оседали где-нибудь, предпочитая вести жизнь вечных скитальцев, флегматично влачащих собственные повозки-дома по дорогам огромной страны. В отместку, расстроенная пегаска долго ныла у меня над ухом, обвиняя в черствости, беспринципности, скаредности и, в конце концов, дошла до того, что обвинила меня, ни много ни мало, в похищении себя из благоустроенного пансионата. Сложно сказать, что заставило ее прийти к такому выводу – мое нежелание устраивать ей экскурсии по городку, упоминание Кантерлота или же посещение местной общественной уборной, как и в большинстве городов страны, представлявшей собой отдельно стоящие будки с грубо намалеванными на них литерами «S» и «М». Это заведение явно сбило с нее романтический настрой, и быстро протрезвевшая кобыла попыталась было продолжить терзать мои нервы нытьем, но я не собиралась позволять портить мне настроение или проверять на прочность свои нервы.
