— Проверьте, все ли чисто в тоннеле. — Голос короля звучал спокойно и твердо. Если ему и страшно, он умеет скрывать это лучше своих солдат.
— Готов спорить на свое золотое дерево: я знаю, куда они направятся, — просипел Валиант, когда алебастровая троица скрылась между зданиями. — Много лет назад один из самых тупых наших министров надумал строить два тоннеля до Виенны. Один должен был снабжать эту фабрику. Поговаривают, что гоилы давно уже соединили этот тоннель со своим западным форпостом и запускают по нему сюда своих шпионов.
Тоннель. Опять под землю, Джекоб. Если только сперва всех заложников попросту не расстреляют.
Гоилы начали сгонять их в кучу, и Джекоб нагнулся подобрать Лису, чтобы ее в панике ненароком не задавили, но в этот миг коричневая яшмовая рука грубо схватила его за рукав и выдернула из толпы. Яшма и аметист. Джекоб хорошо помнит: именно эта рука сажала скорпионов ему на грудь. Нессер. Лиса рванулась было к нему, но, едва гоилка направила на нее пистолет, Клара поспешно взяла рыжую на руки.
— Твой Хентцау скорее мертв, чем жив, — ехидно прошипел Джекоб, пока Нессер тащила его за собой. — Тебе не стыдно, что ты уцелела?
Она повела его через весь двор, мимо короля, который, стоя рядом с Виллом подле кареты, что-то обсуждал с двумя офицерами, тоже уцелевшими в бойне. Времени у них остается в обрез. В соборе уже наверняка обнаружили горы трупов.
Внизу лестницы, что сбегала к реке, у самой воды стояла фея. Каменный рукав причала выдавался далеко в воду, по которой сплошной коркой грязи лениво сплавлялся мусор и городские нечистоты. Но фея не отрывала глаз от воды, словно видела там лилии, среди которых появилась на свет. Она убьет тебя, Джекоб.
— Оставь меня с ним наедине, Нессер, — приказала она.
Гоилка поколебалась, но в конце концов, подарив Джекобу полный ненависти взгляд, неохотно поднялась вверх по лестнице.
Фея погладила себя по лилейно-белой руке. Джекоб разглядел крошки ивовой коры.
— Ты многое поставил на кон… И проиграл.
— Проиграл не я, мой брат.
Он так устал. Ну, давай, убивай, что ли, — пронеслось в голове.
Фея глянула туда, где Вилл стоял рядом с королем. Сейчас, как никогда прежде, было очевидно: эти двое составляют одно целое.
— Он живой оплот всех моих надежд, — сказала фея. — Ты только взгляни на него. Камень во плоти. На что не пойдешь ради любви…
Она отвернулась.
— Я возвращаю его тебе, — проговорила она. — С одним условием. Спрячь его далеко-далеко, как можно дальше, чтобы я не смогла найти. Если найду — убью.
Не иначе, ему все это снится. Ну конечно. Обычный горячечный бред. Должно быть, он до сих пор лежит в соборе, а ее мотыльки все еще запускают яд ему под кожу.
— Почему? — Одно лишь слово, но он и его-то вымолвил с трудом.
Зачем ты спрашиваешь, Джекоб? Зачем тебе знать, сон это или явь? Даже если сон — так ведь хороший. Она возвращает тебе брата.
Она все равно ему не ответила.
— Приведешь его в здание возле ворот, — бросила она и снова повернулась к воде. — Только поторопись. И остерегайся Кмена. Он не любит терять свою тень.
Яшма, оникс, лунный камень. Джекоб проклинал свою человеческую кожу, когда, опустив глаза, переходил нескончаемую площадь двора. Ведь ни один из этих гоилов не знает, кому именно обязан своим спасением. По счастью, каждый из них был занят своим делом — кто заложников охранял, кто за ранеными присматривал, — так что он благополучно добрался до карет, и его ни разу не окликнули и не остановили.
Король все еще совещался с офицерами, алебастровые гоилы пока не вернулись. Принцесса подошла к супругу и долго его о чем-то уговаривала, пока тот не внял увещеваниям и раздраженно не повел ее куда-то. Вилл проводил короля глазами, но за ним не последовал.
Пора, Джекоб!
Рука Вилла сама схватилась за саблю, едва Джекоб показался из-за карет.
В салочки поиграем, Вилл?
Оттолкнув двух гоилов, брат кинулся к нему. Раны, похоже, ему уже почти не мешали. Не слишком быстро, Джекоб. Дай ему приблизиться, как ты в детстве делал. Обратно за кареты. Теперь вдоль барака, в котором заперты заложники. Следующее здание — как раз у ворот. Джекоб распахнул дверь. Темные стены, заколоченные окна. Пятна света на грязном полу, будто молоко разлили. В следующей комнате пустые койки для холерных больных. Джекоб притаился за дверью. Все как тогда.
Вилл дернулся от неожиданности, когда дверь за его спиной захлопнулась, и на миг лицо его приобрело то же изумленное выражение, что и в детстве, когда Джекоб вот так же его «подлавливал» где-нибудь за деревом в парке. Однако ничто в его взгляде не говорило о том, что Вилл его узнал. Это был чужак, хоть и с лицом брата. Но золотой мяч тем не менее поймал. У рук своя память. Вилл, лови! Золотой мяч проглотил его, как лягушка комара, а во дворе каменный король уже строго озирался, разыскивая глазами свою тень.
Джекоб поднял мяч и сел на одну из коек. С золотого шарика на него глянула его собственное, до неузнаваемости искаженное лицо, — почти как в отцовском зеркале. Он не смог бы сказать, что именно заставило его подумать о Кларе, — быть может, больничный запах, неистребимо въевшийся в эти стены, совсем не такой и все-таки такой же, как в другом мире, — но на миг, лишь на кратчайший миг он поймал себя на мысли, что золотой мяч можно ведь просто-напросто где-нибудь забыть. Или спрятать на дно сундука в трактире у Хануты.
Что с тобой, Джекоб? Неужто жаворонковая вода все еще действует? Или ты боишься, что твой братец, даже если фея сдержит слово, навсегда останется чужаком с ненавистью в глазах? Ненавистью к тебе.
Она появилась в дверях внезапно, словно в ответ на его мысли.
— Смотри-ка, — сказала она, разглядывая золотой мяч в руках у Джекоба. — Давным-давно, когда тебя и твоего брата еще на свете не было, знавала я одну девушку, которая с этим мячом игралась. Она этим мячиком не только жениха словила, но и свою старшую сестру, которую потом десять лет не выпускала.
Фея подошла к Джекобу и требовательно протянула руку.
Не сразу, но он все-таки отдал ей мяч.
— До чего же жалко, — вымолвила она, поднося мяч к губам. — С нефритовой кожей твой брат гораздо красивей. — С этими словами она подышала на блестящую поверхность мяча, пока золото не затуманилось.
— Ну что? — спросила она, перехватив его настороженный взгляд. — Ты поверил не той фее. Есть кое-что, о чем моя сестрица тебе не сказала. — И она подошла так близко, что он почувствовал у себя на лице ее дыхание. — Всякий человек, дерзнувший произнести мое имя, от этого умрет. Смерть будет долгой, как и подобает мести того, кто сам бессмертен. Тебе остается, быть может, от силы год, но уже очень скоро ты свою смерть почувствуешь. Показать ее тебе?
