— Это она для того, чтобы скрыть свои чувства. И еще чтобы ее не винили в пристрастии к тебе, — сказала Ута. — Ты же ее племянница.
Ута села, утерла слезы, вздохнула.
— Ну, вот и все. Пора прощаться. Жаль только, лекарство твое погибло. Сестра Агата так заорала, что я уронила чашку. Так что придется тебе походить с веснушками.
Аник махнула рукой. Что ей веснушки, когда предстоит расставание с единственной подругой! Настал ее черед плакать.
— Куда же ты теперь? — всхлипнув, спросила Аник.
— В Дан, — твердо сказала Ута.
От удивления слезы Аник высохли.
— Ты с ума сошла! — закричала Аник, — одна! Через всю страну! Тебя каждый может обидеть, убить, изнасиловать, ограбить!
— Ну, грабить меня незачем, у меня все равно ничего нет. А чтобы меня не убили и не изнасиловали, я пристану к какому-нибудь каравану. В столицу караваны ходят часто. Расплачусь с ними работой — может быть, еду буду готовить, может быть, стирать, мало ли! С божьей помощью доберусь. А там пойду учиться к какой-нибудь из колдуний. Там их очень много, целая улица — отец Константин говорил.
Аник задумалась. Планы подруги казались ей безумием. Ни она, ни Ута не знали о той жизни, которая текла за пределами монастырских стен, всю свою недолгую пока жизнь прожив в глухом уголке горской страны. Но и сейчас, хоть и не догадываясь о трудностях, ожидавших неопытную девушку в долгом пути, Аник ужасалась.
— Нет, Ута, я тебя не отпущу. У нас даже денег нет на дорогу. Говорят, на равнине все не так, как у нас, там даже с гостя требуют плату… А денег достать негде.
Князь Варгиз не снабдил дочь, отправляющуюся на ученье, тугим кошельком. С большим трудом для Аник собрали в Красной крепости то, что требовалось привезти с собой в обитель — платья, и белье, и постель. Конечно, у нее были драгоценности — серебряные украшения, серьги, кольца, пояс, подвески к головному убору, ожерелья из монет. Но эти вещи не были собственностью Аник, они принадлежали дому Варгизов, и, если бы Аник продала их, в глазах князя — и в собственных глазах тоже — она стала бы воровкой, а воровство у горцев почиталось самым страшным преступлением, много хуже убийства. Попросить денег у матери Проклеи? Но тетушка и так потратила много своих средств на наряды Аник, которые, кстати, она почти не носила — только одно черное платье дорогого бахристанского шелка Аник надевала в особо торжественных случаях.
— Я продам свою праздничную одежду, — сказала Ута. — Все равно скоро она будет мне совсем мала.
— Если кому-то здесь понадобится одежда шаваб, — мрачно отозвалась Аник.
— Понадобится! — засмеялась Ута. — Что же, ты думаешь, что если столица, то шаваб здесь и не живут? Живут, как и всюду. Родственников, правда, у меня здесь нет, но не пропаду — какая-нибудь лекарка обязательно имеется, а она не оставит без помощи ученицу старой Анны. Может, даже и подработать немного удастся, я ведь, если честно, только это и умею делать хорошо — лечить.
— Нет, — сказала вдруг Аник, — я знаю, кто нам поможет. Помнишь, когда осада с Красной крепости была снята, к нам приезжали воины — князь Горгий, и еще один, из витязей короля Марка, благородный Балк?
— Тот, что потом еще дал нам вино для раненых?
— Да, да! Он хороший человек, он не откажет. Ведь пир, который задает князь Горис для короля Марка — это прощальный пир, и король скоро уедет в свою столицу. И Балк тоже, он, конечно, будет на пиру, и, конечно, последует за своим королем. Я попрошу его, чтобы он взял тебя с собой. В Дан. Если ты уж так хочешь…
— Хочу ли я! — воскликнула Ута, — да я никогда и ничего в жизни так не хотела, как этого!.. Но ты — ты ведь останешься совсем одна.
— Ничего, напишу отцу, пришлет кого-нибудь. Так и сделаем, и не спорь со мной!
— Я не спорю, — улыбнулась Ута, — но твой благородный Балк — мне помнится, он тебе не понравился, показался грубым и неотесанным?
— Он не знал наших обычаев, это так. И говорил не всегда то, что допускается говорить. Но сердце у него доброе, в этом-то я уверена. Нет, он хороший человек, — покачала она головой в ответ не столько словам Уты, сколько своим сомнениям. — Он поможет.
14.
Уговорить мать Проклею подождать с отправкой Уты несколько дней оказалось нетрудно. Аник только немножко приласкалась к тетке, пообещала одеть на пир зеленое платье, объяснила, что отсылать девочку домой одну — значит, нарушить слово князя Варгиза, который поклялся отцу Уты, что с его дочерью ничего дурного не случится. А ведь в дороге, такая молодая девушка, совершенно одна — матушка Проклея, милая тетушка, мыслимо ли?
Милая тетушка согласилась, что да, немыслимо, и что она не подумала, но теперь понимает, и воспользуется предстоящей поездкой в Твердыню, на пир, для того, чтобы подыскать для Уты подходящих попутчиков.
Но Аник и этого было мало.
Тетушка же не захочет, чтобы ее племянница на пиру оказалась совсем одна, без спутницы? Ведь должен за ее спиной стоять хоть кто-то! За спиной княжны Тамар будут находиться три служанки, и за другими девочками тоже — хотя бы по одной, а ей, Аник, самой родовитой княжне в горской стране, не пристало стоять в ряду других княжон одной, как какой-нибудь купеческой дочке, ведь правда?…
— Правда-то правда, но… — мать Проклея многозначительно поджала губы.
Аник ждала слов тетки, затаив дыхание. Мать Проклея уже почти согласилась, неужели она теперь откажет?
А мать Проклея думала о внешности этой противной девчонки — прости, Господи, грех завистливости! — и о том, какие у Уты золотистые косы и синие глаза, да, еще и румянец во все щеки — как это все помешает племяннице хорошо выглядеть!
— Но она — шаваб! Это во-первых. А во-вторых, она одевается неподобающим образом. Эти ее короткие юбки, пестрые, как оперение птицы… Эти ее голые руки, и шея, и вырез такой низкий… Нет, Аник, я не могу допустить, чтобы эта твоя шаваб появилась в крепости Гориса в таком виде.
— Она переоденется, — быстро сказала Аник, обнимая тетку за шею и чмокая ее в сморщенную щеку. — Она оденется так, как другие девушки. Как вы скажете, матушка, так и будет…
Сердце старой женщины растаяло. Конечно, мать Проклея понимала, что только лишь радость за подругу заставила Аник броситься на шею к ней, к старой тетке, и даже поцеловать, но даже и так — матери Проклее была очень приятна ласка племянницы. Как и то, что дочь Варгиза совсем не робела строгой матери-настоятельницы.
— Иди с миром, дочь моя! — отпустила девочку мать Проклея, благословив ее на прощанье. — Не забудь — завтра после обеда придет портниха, я жду тебя на примерку платья…
