– И пронеслась в небесах комета цвета бледного, и движение ее было неторопливым, знаменуя смерть медленную и мучительную, но не вняли жители града обреченного предупреждению грозному, и переполнилась чаша терпения Господнего! Плачьте, жители Лондона, ибо никто не спасется, кроме тех, кто искренне покается и склонится пред волей Господней!
Площадь откликнулась единым стоном.
Переносной алтарь, аляповато изукрашенный золотой краской, взгромоздили на сухую сейчас поилку для лошадей, стоящую на середине площади. Воздевая руки к небесам, корчился облаченный в черное проповедник. Вокруг, глядя на него безумными, полными ужаса и яростной, последней надежды глазами, толпились люди – женщины, мальчишки, мужики в куртках мастеровых, пара богатых лавочников, не успевших вовремя выбраться из зачумленного города. Лисбет устало вздохнула – картина привычная. Самозваные секты и сулящие погибель проповедники в умирающем городе пользовались не меньшим успехом, чем обещающие спасение лекари.
Послышалось цоканье копыт, и из переулка медленно выехала черная карета, запряженная шестеркой белых, как призраки, лошадей. Остановилась – видно, седоки тоже захотели послушать. Лисбет поглядела на карету удивленно – все, кто имели экипажи и лошадей, сбежали еще в самом начале эпидемии. Тут же торопливо отвела глаза – очертания кареты жутковато напоминали труповозку, что приезжала к вымершим от чумы домам. Закутанные в плотные балахоны возчики вытаскивали безобразно распухшие, покрытые язвами тела и увозили их к выкопанным за городской чертой громадным общим могилам.
Странно, и кучера не видно, будто бледные кони сами собой правят.
– Истинно глаголю вам – вновь комета в небесах! – вопил проповедник, тыча пальцем в еще светлое, но уже подернутое первыми сумерками небо. – Пылает над городом алая звезда, пророча новые бедствия, пред которыми старые – что летний дождь пред зимней грозой! Меч горящий видел я средь облаков и процессии похоронные, что уходят в небеса! Все! Все вы умрете! Лишь преклоняющиеся и раздающие богатства свои спасутся!
– И я! Я тоже видела! – завизжала богато одетая женщина и с криками повалилась в грязь мостовой. – Возьми! Все возьми! – срывая кольца и браслеты с рук, она поползла к проповеднику, судорожно цепляясь за край его одеяния и всовывая драгоценности ему в ладони. – Только спаси!
– Убегали от крыс и прибежали к крысам! – громко фыркнула Мэри Джейн. На лице ее снова проступила привычная злая решимость – словно и не она только что со всех ног неслась по улице, спасаясь от настигающих крыс. – Эй, люди! – зычный голос сестры враз перекрыл завывания проповедника. – Чего это вы тут собрались? Или приказ лорд-мэра нашего, повелевшего по домам сидеть, от чумной заразы беречься, не про вас писан? Эй-эй, Том, я тебя вижу! У тебя детишек пятеро – а ты по сборищам шастаешь! Хочешь заразу принести? Тебе что твой приходской священник велел – из дома ни ногой!
– Так ведь это… – здоровенный детина в потрескивающей на плечах куртке засмущался под пронзительным взглядом Мэри Джейн. – Отец Джеймс-то… помер-то… а этот вроде как живой, – судорожным кивком, как механическая кукла, он указал на проповедника. – Видать, великая святость в нем, коли зараза его не трогает!
– А ну, замолчи! – маленькая Мэри Джейн подпрыгнула, и крепкая хлесткая оплеуха обрушилась на физиономию мужика. – Отец Джеймс потому помер, что до последнего за больными ухаживал! Ты вроде тоже живой, Том, выходит, и в тебе святость так и бурлит – видать, та самая, которую ты каждое божье воскресенье в корчме заливаешь?
– Ой, бывает, и бурлит – сам слышал! – крикнули из толпы. Тут и там послышались неуверенные смешки. Встрепанная женщина поглядела на проповедника, на Тома, поднялась с колен и неуверенно потянула свои драгоценности обратно.
Проповедник крепче сжал потную ладонь на золотом браслете, а другую грозным жестом простер к Мэри Джейн.
– Как смеешь ты, жалкая распустеха… – он брезгливо ткнул пальцем в рассыпавшиеся волосы Мэри Джейн, – …сосуд греха, насмехаться над тем, кто возглашает слово Господне! Да знаешь ли ты, что еще третьего дня я был в доме лавочника на Чичестер-сквер и лечил его, читая «Отче наш» сперва в рот ему, потом в нос, потом в оба уха, а после в живот и подмышечные впадины, и выслушав меня, почувствовал тот лавочник полное восстановление сил, и поднялся, и возблагодарил Господа и меня, смиренного слугу его…
– А вчера помер, – разбивая торжественность его тона, равнодушно обронила Мэри Джейн. – Схоронили, и все им нажитое дымом пошло, для бережения от заразы. А то, чем он тебя возблагодарил, – так ты, господин хороший, уж сам решай, «Отче наш» над ним читать или все-таки в огне прокалить надежнее будет.
Рука проповедника невольно дернулась к карману его одеяния, и он воровато покосился на погашенные кострища.
– А ну расходитесь! – громко и властно скомандовала Мэри Джейн, для подкрепления своих слов толкая мужиков обеими руками в грудь, а мальчишкам отвешивая хлесткие подзатыльники.
Занавески на дверце черной кареты медленно раздвинулись, изнутри выглянула дама в черном. С украшенной черными же перьями широкополой шляпы на лицо спускалась вуаль, словно у вдовы – такая густая и плотная, что лица вовсе не разглядеть.
– Почему столь юная особа позволяет себе поучать людей старше и опытней ее? – тихим, странно шелестящим голосом спросила дама.
В толпе смущенно захихикали, а здоровяк Том гулким басом пророкотал:
– Так то ж Мэри Джейн, миледи! Знахарка она, значится, дочка покойной знахарки Анны, да и бабка у ней тож ведающей женщиной была – тридцать лет назад, в прошлую чуму, многих выходила, и дочь с внучками обучила. Да Мэри Джейн, почитай, с самого начала чумного мора по домам за недужными ухаживает, небось и сейчас идет…
– Ее вон в тот дом, где пекарня, позвали! – выкрикнул из толпы мальчишеский голос.
– Меня тут все знают! – упирая руки в бока и подаваясь вперед, словно рассчитывая взглядом вспороть плотную вуаль, объявила Мэри Джейн. – А вот ты кто такая будешь, почтенная леди?
– Не поднимай голос на добрую даму, что подарила нам аж три священных алтаря, пред которыми мы собирались, вознося моления к Господу! – прикрикнул проповедник.
– Аж три? – Мэри Джейн вдруг недобро прищурила глаза, все внимательней глядя на даму в карете. – И зачем же вам столько, служитель Божий? Уж не сожгли ли первый да второй люди лорд-мэра Лоуренса, и не потому ли, что все, кого ты вокруг собрал, перемерли от чумной заразы, а? – голос Мэри Джейн вдруг стал ледяным, как вода в Темзе зимой. – Но добрая леди каждый раз дарит новый… Поистине добрая леди! Сделай милость, покажи нам свое лицо, благодетельница! – и Мэри Джейн протянула руку, будто намереваясь сорвать вуаль со шляпки дамы.
