- Чего-нибудь уж натворил.
Идти пришлось недолго. Немецкая комендатура находилась здесь же на вокзале. Когда мы вошли в комендатуру, на нас вначале никто не обратил внимания. Двое немцев были заняты своими делами. Один печатал на машинке, другой рассматривал бумаги. Мой конвоир, румын, объяснял немцам ситуацию на хорошем немецком языке. Он горячился. Потом, не дослушав румына, один из немцев обратился ком мне. Он сказал:
- Вас ист лос?
Я показал свои документы. Сказал, что ездил в Тульчин к своим родственникам. А он, румын, в чем-то заподозрил меня и привел сюда, к вам. Немцы, посмотрев мои документы, сказали, что все хорошо, все правильно, я могу ехать дальше. Но потом добавили, пояснили, что здесь территория не немецкая и на ней действует румынская администрация. В другой раз, при поездке, чтобы я брал пропуск. Нас отпустили и мы вместе с румыном вышли на станцию. Он демонстративно, с пренебрежением отвернулся от меня и пошел в противоположную сторону. Я вернулся на свою квартиру.
Моя напарница, спрятав у соседки наш товар, с тревогой ожидала развязки конфликта.
- Ну, слава богу, - сказала она, когда я вернулся.
При поездке поездом в самом деле нужен был румынский пропуск. Однако на это правило никто не обращал внимания. Ездили без пропусков и куда угодно. Особенно женщины. Иногда в поезде проверяли багаж и документы. При такой проверке надо было как бы шутя дать румыну взятку. Сумму денег весьма символическую. После этого румын становился твоим покровителем и защитником. Румыны были бедны, потому весь их настрой поведения был направлен к обогащению. В этом понимании у них не существовало никакой морали. Румынский солдат, расквартированный на квартире у местных жителей, мог украсть у хозяев такие мелочи, которые солдаты других наций не брали и считали это ниже своего достоинства. Они не стеснялись потихоньку, незаметно взять катушку ниток, столовую ложку, женский платок, не говоря уже о чем-то более ценном. Если румынского солдата при воровстве хватали за руку, то он ни сколько не стесняясь, принимал вид завоевателя, который был вправе, который мог так сделать. И если обворованный хозяин не утихомирится, то солдат может применить и силу. В таких случаях хозяину было выгоднее пострадать материально, чем связываться с мародером.
Советские солдаты тоже плохо питались и были плохо одеты. Наверное, хуже советского солдата никто не питался и не одевался. Тот, кто во время войны был на фронте, вспомнит, чем его кормили и во что он был одет. Никакие жалобы на солдатские страдания не принимались. Говорили, не к теще на блины пришел. Война есть война, а ты на ней солдат.
Советские солдаты на своей территории тоже занимались мелким воровством, но они понимали, что это плохо, и за это могут наказать. Такое понимание было. И если солдат воровал, то это было что-то из необходимого, чаще всего продукты или вещи, которые можно было выменять на еду. Зато в Германии, советский солдат считал себя как бы обязанным отомстить немцам за все то зло, которое они причинили нам в нашей стране. Почти у половины наших солдат кто-то был в оккупации. У многих родные погибли, а села и города были разрушены. Солдат как бы мстил за это и считал себя вправе это делать. Хотя, если честно говорить, то был и соблазн большой, чтобы пошарить по богатым немецким сундукам. После войны в советский союз потоком шли посылки и поезда с немецким имуществом. Везли и офицеры, и солдаты. Если солдат вез из Германии что-нибудь маленькое, что можно было увезти в своем вещмешке, то офицеры везли вагонами. Чем больший чин, тем больший трофей он вез домой. Была такая возможность, и не всегда можно было разобраться, где была месть обиженного, а где отсутствие морали человеческой и нарушение законности. Официально все беззаконности запрещались. Но после таких страшных разрушений в стране и столь бедственного положения населения в тылу, подобная экспроприация не замечалась. И к ней, по-видимому, относились терпимо. Потому, сразу после окончания войны, в стране у населения появились немецкие трофейные радиоприемники, одежда, фотоаппараты, и даже автомашины. Один мой знакомый, был он в чине капитана, привез для дочки пианино. Оно стояло у них на видном месте и они очень гордились приобретением. Дочка, хоть и не училась музыке, но на слух
что-то играла.
В Германии можно было много взять. Страна, не в пример России, была богатой. Во время войны наши газеты писали о странном мародерстве немецких солдат на нашей оккупированной территории. Но что мог взять в полунищей России немецкий холеный солдат и отослать к себе домой? Курицу или поросенка? Питание немецкого солдата было отличным и забавляться беготней за голодной, тощей курицей, просто было лень и не было такого интереса. Кроме всего, курицу надо было ощипывать, готовить. Солдату это было лень, а русские крестьяне готовили примитивно, не вкусно. Если и ели еду, приготовленную русской деревенской бабой, то либо ради уважения к хозяйке, или с большой голодухи. Посылать же в Германию, к себе домой старые обноски или, как российскую экзотику, лапти, было не умно. А что-либо ценное было спрятано или эвакуировано. Немцы забирали ценности по-своему. Они забирали у населения не по отдельности чего-нибудь, а в огромной массе. У всей деревни, или у целого района отбирали пшеницу или целиком весь скот, а крестьян превращали в беженцев. Выгоняли из своих домов вместе с детьми. Много ли старик или женщина с ребенком на руках, могла взять в дорогу? Немецкие планы и их действия отличались своей широкомасштабностью, решительностью и исполнительностью. Им было не характерно мелкое солдатское мародерство. Может быть, все это было потому, что условия жизни немцев в Германии были иными. При более богатой жизни были свои, другие, интересующие немца вещи. Ценности российского крестьянина или заводского работяги не вписывались в уклад жизни богатого немецкого горожанина. У советских жителей не было тех ценностей, которые предрасполагали бы немца к мародерству. В своем поведении немец во многом отличался от славянина, венгра или румына. Даже в отношении с женщинами они были другими. Вместо грубой мужской активности, преобладало деликатное взаимопонимание. Наверное, потому наши русские девушки так охотно принимали немецкие ухаживания. Многие из них, при отступлении немцев, бросали свой дом, родителей и уходили вместе с ними.
В общении с нами, немцы чувствовали свое превосходство. Это же чувствовали и мы сами. Хотя боялись их и ненавидели, как наших завоевателей. Во все века никому не нравились завоеватели, какие бы они ни были. При случае немцам нравилось демонстрировать свое великодушие к нам. И это у них получалось хорошо. При входе в дом их солдаты снимали с головы пилотку. Здоровались. Мужчин угощали сигаретами. Иногда угощали детей конфетами, гладили их по головке. Спрашивали, как их звать и где их папа. Рассказывали, как однажды такой сердобольный постоялец, угощая ребенка конфеткой, спросил:
