– Хотите знать почему? – Нильс Чернуца ярко демонстрирует, как увлечён своей теорией.
– Было бы не лишним послушать ваши догадки.
– Он никогда не пытался попасть в Парламент, а сейчас, как вы знаете, Август, уж очень заманчивые условия – свои кандидатуры предлагают все и вся! А наш магнат уже не так богат – у банковского короля начались сильные трудности, о которых знают единицы! Он надеется поправить свои дела, попав в правительство…
– Своей кандидатуры он не подавал, – возразил я увлёкшемуся Нильсу, который от избытка чувств начал становиться пунцовым. Возможно, тут свою лепту внёс ещё и выпитый алкоголь.
Мэр прыснул от недовольства:
– Он действует исключительно через посредников. Свой человек среди кандидатов у Гамильтона имеется, и даже не один! Готов спорить, что сектанты вскоре совсем обнаглеют, а затем один из пособников сэра Рокфеллера найдёт способ их всех остановить! Всеобщая любовь и голоса на выборах! И тут не стоит забывать о том, что кандидаты предпочитают действовать в группах – следом за одним кандидатом, его товарищи тоже получат свою долю голосов. И вот у Гамильтона уже не один, а четыре-пять своих людей в Парламенте!
– Слишком сложно, – теория мэра не выдерживает никакой критики, – Потраченные силы, средства и риск не оправдывают результат.
– Но мы же имеем дело с Рокфеллером!
Уж кто бы говорил, наглый гусь! Тебе бы только рассуждать о тех, кто почти так же грязен, как и ты!
– Его, кстати, будут награждать орденом золотого камня, знаете эту традицию правительства. В Доме Культуры на улице Пяти Королей. Приходите, Август.
– Если не буду занят, – теперь эта стандартная отговорка не является такой уж необоснованной: я теперь вынужден работать с Салли.
Мэр ещё раз посмотрел на часы. Нильс так сильно отвлёкся, что совсем забыл обо мне.
– Спешите?
– Пожалуй, да, – убрав хронометр, отозвался толстячок, растягивая слова, – Дела, как всегда. Полным-полно дел!
Откланявшись в пустое пространство, мэр заспешил к лестнице и кинул на ходу:
– А вечер-то получился неважный!
Нильс ушёл. Теперь можно больше не пялиться на богомерзкую картину. Жаль заблудших, и вдвойне жаль, что это искусство теперь будет жить и испражняться…
Внизу я случайно столкнулся с Салли, которая одиноко шаталась между людьми.
– О, Август! – искренне удивилась Салли, блеснув глазами, – Как дела с нашим делом?
– Хуже, чем хотелось бы, – недовольно ответил я.
Девушка понимающе улыбнулась и встала поближе, скрестив руки на животе.
– У меня всё то же самое…
– Твоя затея провалилась? – я скосил взгляд в сторону, чтобы мой вопрос вышел как можно более небрежным.
– Вовсе нет!
В этот самый момент собравшиеся в зале начали расчищать площадку в центре – намечаются танцы. Те, кто не собирался пуститься в кружева вальса, отошли к стенам, а многочисленные пары собираются в центре. Мужчины в одинаковых смокингах излучают уверенность в себе, держа партнёрш, одетых в пёстрые красивые платья. Им не терпится пуститься по кругу. Оркестр подождал последних приготовлений.
Когда шевеление и гомон собравшихся поутих, музыканты взялись за инструменты – они играют новый модный вальс, который называется Марионетка. Прекрасная, на мой взгляд композиция, ласкающая ухо тонкими созвучиями. Ради неё оркестр даже перестал фальшивить, за что я готов снять все предыдущие претензии.
Пары стремительно закружились в ритме Марионетки, словно сами стали безвольными куклами, а отлично играющие музыканты – кукловодами. Музыка нитями держит танцоров и заставляет их двигаться с изяществом и грацией.
– Продолжим ходить по особняку? – спросил я Салли.
– У меня есть идея получше! Ты же умеешь танцевать?
Дождавшись кивка, Салли ухватила меня за руку и повлекла за собой к центру зала. Встав в позицию, мы легко и плавно втекли в циклон вальсирующих. Девушка мягко ступает точно в такт музыке, а я стараюсь вести увереннее и плавнее, всё же, я не вальсировал больше полусотни лет.
Салли радуется и задорно смеётся – простое женское счастье, такое как танец, строгому детективу не чуждо.
Глава VIII
Собор Святого Грегора
Утро нынче тёмное, скорее всего, будет дождь. Небеса окрашены всеми оттенками серого, словно у Бога выкрали синие краски. Что только держит меня в этом сыром, как подвал древнего замка, Гольхе? Истериан и Арика, а также обилие Бликов…
Я это прекрасно помню, но часто задаю себе этот вопрос. Быть может, однажды я найду на него иной ответ и смогу покинуть ненавистную столицу. Но это будет нескоро, если когда-либо будет.
Я устроился в кабинете и взялся читать старую книгу, которую тайно храню на книжных полках, где фолиант теряется среди научных трактатов. Старая книга Иоаннитов, тысячестраничный том о истории Ордена, о его великих магистрах, о знаменательных деяниях и многом другом. Я штудирую раздел, посвящённый реликвиям Ордена – пытаюсь найти хоть какое-нибудь упоминание об артефактах Рокфеллера. Почти все творения иоаннитов единичны, и артефакты, существующие в трёх экземплярах, резко выделяются из общей массы. Но за всю ночь и половину утра я не обнаружил ничего подобного.
На часах уже половина одиннадцатого.
Пожалуй, стоит пока отложить книгу, не оказавшую мне никакой помощи, и отвлечься.
Разлёгшийся на полу Хорис, приподняв голову с лап, глухо, как из бочки, проскулил. Видимо, пытается мне высказать какое-то существенное замечание, но я, к несчастью, понять пса не могу.
За окном начался порывистый ветер. Срывая с усталых за весну и лето деревьев сухие листья, он погнал по дороге прохожего, стараясь сорвать шляпу, словно тот же лист с дерева.
В дверь трижды постучали. Получив приглашение войти, в дверях появилась Арика с набором для уборки.
– С добрым утром, Август, – бодро поприветствовала меня служанка и приступила к смахиванию пыли.
– Не такое уж и доброе.
– Почему тебе так не нравятся облака? – искренне недоумевая, спросила Арика.
Я уже спрятал на полке древний фолиант, о котором ни Арика, ни Истер даже не подозревают, и взял маленькую красную лейку, чтобы полить свой кустарничек.
– Чаще всего из облаков идёт дождь, – ответил я, согнувшись над горшком, – А это мокрота, сырость – что в этом может быть хорошего?
– Свежесть. Гольх плохо убирают, а дождь смывает грязь в море. А весной дождь питает землю, растения. В парке от него зелено и приятно.
Можно поспорить, что для всего этого не нужны те биллионы литров, что обрушиваются на город, отсыревший от вершин крыш и до глубин подвалов, но я в дискуссию ввязываться не стал, предпочитая оставить своё мнение при себе. Жизнь показывает, что донести его до других практически невозможно.
