– Я пойду с тобой, – вызвался он.
Каспар с Лакобом, оба в теплом зимнем белье и новых сапогах, вышли из комнаты.
– Да, обмундировал нас хозяин в лучшем виде! – с долей восхищения произнес Рыпа.
– Он для себя старается, чтобы монету заработать, – одернул его Красавчик.
– Так-то оно так, – отозвался Слизень и, вздохнув, добавил: – А только если б не он, ребята, нас бы еще вчера местные воры в ленты порезали.
– Да-а, – согласился Свинчатка и тоже вздохнул. – Вовремя он появился, я уж думал, конец нам…
Красавчик зло на него покосился, но ничего не сказал. А что скажешь? И Свинчатка, и Слизень были правы.
На следующее утро, еще до восхода солнца, Каспар зажег огнивом лампу и растолкал своих бойцов.
– Подъем, бродяги! Мы покидаем город Харнлон!
– А чем здесь плохо, хозяин? – сонным голосом поинтересовался Рыпа.
– А нам здесь девок не ведут, – ответил ему Свинчатка и хрипло рассмеялся.
Через четверть часа бойцы, все навьюченные припасами, включая Красавчика, спустились в зал, а затем через заднюю дверь прошли на конюшню.
По уговору к этому часу конюх предоставил всех лошадей, чистых, накормленных, оседланных и с полным запасом овса в седельных сумках и еще двумя мешками «на потом».
Уложив припасы на телегу, бойцы разобрали лошадей. Слизню пока предстояло ехать на телеге с Лакобом, а его лошади бежать привязанной следом.
Каспар отдал конюху четыре крейцера, тот распахнул ворота, и отряд выехал на морозную улицу. Из ноздрей мардиганцев повалил пар, Красавчик выругался – ночной харнлонский заморозок оказался для него полной неожиданностью.
Копыта лошадей застучали по заиндевевшей брусчатке, лошади, почуяв дорогу, норовили перейти на галоп, за два дня сытой жизни они застоялись.
Улицы были пустынны, лишь изредка появлялись с мешками угольщики – эти просыпались раньше всех. То тут, тот там над трубами поднимались дымы, город просыпался.
Мимо прошел наряд городской стражи – солдаты кутались в толстые накидки, неся алебарды на плече, словно рыболовные снасти. Намерзшись за ночь, они спешили в казармы и не обратили на проезжих никакого внимания.
Когда отряд выезжал через северные ворота, занимался рассвет. Крыши пригородов окрасились в розоватые и оранжевые тона.
– Красота-то какая! – не выдержал Свинчатка.
– А что, хозяин, сколько нам ехать? – поинтересовался Красавчик.
Каспар отметил, что теперь и главный вор называет его хозяином.
– Трое суток обещали, а там – как пойдет.
– Только бы без разбойников! – вмешался Рыпа. – Я эти рожи воровские видеть больше не могу…
Поняв, что сказал, он засмеялся, а вместе с ним засмеялись и остальные. Лошади перешли на рысь.
Северная дорога была широкой и хорошо накатанной, а движение на ней оказалось столь оживленным, что отряду часто приходилось придерживать лошадей, чтобы пропустить выезжавшие с боковых дорог груженые возы.
В город везли все подряд – дрова, солому, мясо, рыбу, живых кур, свиней и сонно блеющих овец. Обратно же совсем немного: что-то из одежды, материю и обувь, основная прибыль оседала в кошельках прижимистых хуторян. Уже здесь было видно, насколько одежда местных жителей отличалась от того, что было принято носить в Ливене и его окрестностях. По мере продвижения на север все меньше попадалось шляп и коротких курток, а все больше встречных или попутчиков кутались в длинные, до колен, спальнухи и прятали головы в подобие подбитых мехом кожаных шлемов – вроде тех, что предлагал купить Каспару шляпник.
Поначалу путешественники сворачивали головы, дивясь на столь странно одетых людей, а Рыпа интересовался женским полом и силился рассмотреть пригожих хуторянок среди закутанных в дохи пассажирок возов.
О дикости дороги между Ливеном и Харнлоном пришлось забыть, через каждые пару миль на обочинах появлялись постоялые дворы, где весело дымили печные трубы, а возле коновязей не было свободных мест. Лишь отмахав к обеду около двадцати миль, отрад оказался в местности, не столь отмеченной пребыванием человека. Здесь были чистые озерца и нетронутые рощицы на их берегах, а на песчаных обочинах то тут, то там виднелись следы зайцев, лисиц и барсуков. Когда бойцы уже решились сделать привал, Рыпа разглядел впереди дым:
– Должно, трактир, хозяин! Давай до него?
– Давай, – согласился Каспар.
Скоро они подъехали к бревенчатому строению в полтора этажа – внизу располагались зал, кухня и жилые комнаты, а наверху – на чердаке с окошками – хранились съестные припасы, сухие дрова на растопку и солома, чтобы стелить приезжим.
У коновязи стояли две лошадки, обыкновенные пятнистые с длинными гривами, под самодельными седлами из мешковины. Хуторяне шили их сами, чтобы сэкономить, настоящее седло стоило немалых денег.
Поставив телегу напротив узкого окошка, чтобы ее было видно, Каспар и его спутники привязали остальных лошадей к коновязи и вошли в заведение.
Низкие потолки, грубая мебель. Двое местных жителей, которым принадлежали пятнистые лошадки, ели собственные припасы из принесенных с собой узелков. Они сидели прямо в своих меховых шлемах и, покосившись на вошедших, обменялись несколькими словами.
В этих местах редко ездили при оружии, а тут – шестеро с мечами.
Когда Каспар и его бойцы уселись за стол, появился хозяин. Он зевнул и поинтересовался:
– Стол оплачивать будете?
– Чего? – не понял Каспар.
– Ну еда у вас своя, конечно?
– Своя еда у нас есть, но мы предпочли бы ее придержать. А у вас нет ничего горяченького?
– Есть у нас горяченькое! Есть! – оживился трактирщик. – Чего господа желают откушать?
– Похлебку давай из свиных ножек! – вмешался Рыпа.
– И кур жареных, – добавил Свинчатка.
– Да я вам… Да мне сейчас…
Растерянность трактирщика показалась Каспару странной.
– Давай, братец, пошевеливайся и скажи, что значит оплатить стол?
– А вон двое. – Трактирщик едва удержался, чтобы не плюнуть в их сторону. – Заплатили полкрейцера и жрут свои хрящи. Ну я побежал…
Местные мужики снова покосились на чужаков и, неодобрительно покачивая головами, стали говорить между собой на незнакомом языке.
– Во! Хозяин, ты слышал? – встрепенулся Рыпа. – Это они чего там бурухтят, а? Понять же невозможно!
– Это речь ихняя такая, – туманно пояснил Свинчатка, с удовольствием оглаживая новую куртку.
– Какая такая речь? Они же по-человечески не говорят – как так можно? – не успокаивался Рыпа.
– У всякого народа свой язык имеется, – сказал Каспар. – Вот и они на своем говорят. Обычное дело.
