Направо пойдешь — богатому быть.
Налево пойдешь — сыту, пьяному быть.
Прямо пойдешь — женатому быть.
— Ну, блин, приколисты, — сплюнул с досады Илья. — Точно, на Лукоморье набрел. Нет, вредно пить из мелкой посуды. Пил бы из Ванькиного ковшика, спал бы сейчас на заимке сном праведника. Однако по какой дорожке-то топать? — Илья вытер рукавом обильно выступивший пот. Выбор, собственно, невелик: что направо туфта, что налево… Тем не менее второй вариант пришелся ему по вкусу. Перед мысленным взором капитана возник огромный бокал холодной воды, которым он запивает предварительно принятый стакан водки.
Нет, похмелиться просто необходимо. "А вдруг и впрямь на стакан нарвусь, чем черт не шутит? — Илья задумчиво почесал затылок и качнулся было налево, но тут из-за деревьев показалась жалкая, сгорбленная фигурка Лиха Одноглазого. — Тьфу, блин! На бомжару нарвался", — мелькнуло в его голове, но так как поблизости никого больше не было, капитан все же двинулся по дорожке, заготовленной для него Кощеем Бессмертным.
— Уважаемый, — зашумел он еще издалека, — эта дорожка, случайно, не в Лукоморье ведет?
Лихо медленно поднял голову…
Соловей-разбойник, радостно хихикая, заерзал на суку, потирая руки:
— Давай, одноглазенький, крути его!
И Лихо начал крутить. Сложив ручки на животе, склонив голову набок, он с жалостливой улыбкой смотрел своим единственным глазом на скрюченного Илью, выворачивающего содержимое своего желудка на обочину дороги. Приступы неудержимой рвоты волна за волной накатывались на капитана до тех пор, пока в желудке не осталось ничего, даже желудочного сока. Затем он распрямился, улыбнулся и, дружески хлопнув Одноглазого по плечу, о чем-то оживленно заговорил с ним, направляясь прямиком к дереву, на котором Соловей усиленно чесал затылок, озадаченный таким поворотом событий.
— …поверь опытному, бывалому человеку, — донеслось до Соловья-разбойника, — в любом вытрезвителе тебе цены не будет. Уж на что я заматерел на этом деле… Порой и хочешь в форму прийти: водички попьешь, два пальца в рот сунешь, ан нет! Не отдает организм обратно то, что с охоткой по доброй воле накануне принял. А на тебя вот глянул, сердешного… и так мне стало легко…
— И меня там будут уважать? — Мечтательная улыбка, озарившая вечно постное лицо Лиха, заставила разбойника еще энергичнее активизировать мыслительный процесс методом почесывания затылка. Ветка затряслась, что, соответственно, привлекло внимание капитана.
— Еще как будут, — заверил он одноглазого спутника. — Да вон, смотри, еще один бедолага явно с бодуна мается. Ишь куда его зеленый змий занес. Голову на отсечение даю: глянет на тебя — враз протрезвеет.
Лихо поднял голову, сук под Соловьем-разбойником треснул, и он, ломая ветки, полетел вниз.
— Ну как, полегчало? — спросил капитан у выползающего из тернового куста Соловья-разбойника. Тот почему-то кивнул и долго еще смотрел вслед удаляющейся парочке, выдергивая шипы терновника из мягких частей тела. О том, что Кощей послал его сразить Ивана лихим разбойничьим посвистом, Соловей вспомнил, когда супротивника и след простыл. После такого конфуза являться на глаза Кощею разбойнику не улыбалось. Его вдруг страшно потянуло домой, в родные Муромские леса.
— А че хорошего я на службе у Кощея видел? — внезапно задал сам себе вопрос Соловей-разбойник. — Одни попреки да придирки. Темнота, темнота… передразнил он, сплюнул и, решительно махнув рукой, углубился в лес.
Меж тем Лихо Одноглазое любезно проводил Илью до подворья Василисы Прекрасной, резонно полагая, что именно туда стремится его душа после долгой разлуки. По дороге он осторожно выяснял у капитана: кто такой вытрезвитель и где его найти. Полностью запутался в объяснениях Ильи, однако понял, что в этих местах он вне конкуренции. Одарив на прощание Илью дружеским взглядом, от которого капитану стало еще «легче», Лихо торопливо засеменил прочь в поисках новых пациентов.
— Эгей! Люди добрые, есть кто живой? — Илья медленно обвел взглядом пустой двор. Тишина. Ни звука в ответ. Три десятка неказистых домишек тянулись вдоль узкой улочки, которая и привела Илью на площадь перед богатым резным теремом.
— А где ж народ? Да в поле пашет… — пробормотал капитан. — Какие хоромы! Под старину кто-то косит. Не иначе новый русский себе хибарку заказал. А это еще что такое?
В центре площади кто-то вкопал целый лес деревянных столбов, около которых валялся в пыли огромный серебряный поднос. Размеры каравая заставили капитана поскрести затылок. Подошел поближе, отломил кусочек и задумчиво пожевал.
— Пришел! Хлебушко жует! — радостно чирикали воробьи (бывший хор мальчиков). В стане Василисы Прекрасной царило бурное ликование.
— Ну, Кощеюшко, посмотрим теперь, кто кого. — Медведица азартно потирала лапы. — Малашка, Парашка, бегом к Ивану. Растолкуйте ему, что к чему, пока солнце не село. И до заката чтоб обратно!
— А сама-то ты что ж, хозяйка? Неужто не соскучилась по миленку своему? — удивилась Парашка.
— И то правда, — подхватила Малашка. — Ой, я бы сейчас как на крылышках летела к своему суженому. — Белочка мечтательно прикрыла черные бусинки глаз и скрестила на груди лапки. — Поцеловала бы его в уста сахарные…
— Брысь, вертихвостки! — взревела медведица. — Куда я в таком виде… а ну, быстро к Ивану!
Что-то пискнув в ответ, белочки стремительно взлетели вверх и помчались к посаду, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево.
Несмотря на терапию Лиха Одноглазого, «сушняк» все еще давал о себе знать. Далекий рев медведя застал капитана уже на крыльце. "На мишку я еще не хаживал, — мелькнуло у него в голове. — Эх, сейчас бы здоровьице подправить да на охоту…" Илья толкнул дверь и замер. Посреди огромного зала стоял длинный стол, покрытый белоснежной скатертью, расшитой затейливыми петушками и крендельками по краям. Вдоль стола стояли длинные лавки, во главе — два кресла с высокими спинками, а на столе… Илья судорожно сглотнул набежавшую слюну.
— Икра черная, икра красная, икра белая… блин, горячка это белая, а не икра…
От обилия закусок на столе рябило в глазах. Конечно, зрелищем жареного поросенка, аппетитно лежащего на овальном деревянном блюде, бравого капитана было трудно удивить, но запеченные целиком лебеди с гордо поднятыми головами доконали Илью. А тут еще ароматы из высоких кувшинов…
— Вы уж простите, хозяева дорогие… — внезапно осипшим голосом пробормотал в пустоту Илья, — но терпеть больше мочи нет. — И, отбросив все сомнения, сел во главе стола (не из наглости, а в силу привычки — за спиной стена, распахнутая дверь напротив, окна тоже перед глазами). Не долго думая, сграбастал со стола кувшин и, не обращая внимания на стоящую рядом чару, приник к горлышку.
