– Тебе нечего бояться. Что бы с тобой ни случилось, какие бы силы, какие бы причины ни перенесли тебя сюда, мы не причиним тебе зла. Наоборот, мы поможем тебе. Если не вернуться к себе домой, когда это может оказаться нам не под силу, то обрести его здесь.
– Почему? – онемевшими и оттого почти не слушавшимися губами прошептала девушка.
– Почему ты должна верить нам на слово? – женщина была готова сразу же объяснить все, ответить на любой вопрос, лишь бы разрушить ту грань, которой окружила себя странная гостья, но умолкла, заметив, что та поспешно качнула головой.
– Почему вы готовы мне помочь, хотя я ничего не прошу? Ведь я чужая. И вы не знаете, как я оказалась здесь.
– Деточка, ты выглядишь такой напуганной, что… Что я, скорее всего, не ошибусь, предположив: ты и сама не знаешь, что произошло. Еще несколько мгновений назад ты была в своем караване… Ты ведь караванщица, верно? – уловив слабый кивок, немолодая уже женщина с лицом, испещренным морщинами, каждая из которых была следом прожитых лет и испытаний, продолжала: – А раз так… Видишь ли… С нами, с нашим караваном однажды произошло нечто… – она на мгновение умолкла, затем, чуть наклонив голову, заставляя себя пропустить большую часть рассказа о прошлом, сказала просто: – Нечто очень важное, что заставило нас поклясться садом благих душ, вечностью сна и надеждой на пробуждение, что мы и наши потомки будем помогать всем, кому в снегах пустыни понадобится помощь. Мы призвали свидетелями нашей клятвы самого повелителя небес…
– Шамаша… – чуть слышно прошептала Мати. Ее глаза чуть сощурились, а взгляд, скользивший по лицам окружавших ее караванщикам, по повозкам и оленям, стал внимателен.
Женщина не слышала ее восклицания, не заметила перемены в ее лице и настроении, как и все остальные, стоявшие рядом, потому что, то, о чем она говорила, было не просто очень серьезным и важным, но священным для всех. Караванщица продолжала, словно читая слова молитвы:
– Мы никогда, что бы ни случилось, не нарушим ее. Даже если во имя ее исполнения нам придется пожертвовать своими жизнями, даже если этим мы навлечем на себя гнев других богов…
– Только если Лаля…
– Что? – караванщица очнулась от забытья как раз вовремя, чтобы услышать последние слова чужачки, но не понять их.
– Если у меня и есть среди богов враг, то только бог сновидений, – глядя себе под ноги, пробормотала Мати, – во всяком случае, я иных не знаю.
– Но… – караванщица, да и все остальные ее спутники глядели на чужачку широко открытыми глазами. Они не ожидали услышать подобных речей.
– Кто же ты, гостья? – голос вступившего в их разговор кряжистого седобородого мужчины дрогнул, выдавая душевный трепет смертного, которому на миг показалось, что он встретился с богиней. Впрочем, всего лишь мгновение спустя он взял себя в руки, убедив разум, что небожительницу он бы, несомненно, узнал.
– Я… – она умолкла, вспомнив то, что было прежде – "язык мой враг мой, искренность – предатель и палач", подумав – "не лучше ли промолчать? Разве жизнь не учила – "в молчании спокойствие"? Но, скрипнув зубами, заставив себя перебороть свой страх – "пусть лучше все случится сейчас, сразу, чем потом", – девушка продолжала. – Меня зовут Мати. Я…
– Спутника бога солнца! – воскликнул седобородый, глаза которого вспыхнули огнем, зажженным благоговейным трепетом. – Ты… Ты дочь хозяина того самого каравана! – он не сомневался, что угадал верно. Тем более что это все объясняло – лишь с идущей по тропе повелителя небес могло случиться нечто столь необычное.
Что же до Мати, та вздохнула с облегчением. Она-то боялась, что ей придется рассказывать всю свою историю, которая была столь невероятна, что в нее верилось с трудом. Но, преодолев один страх, она чуть было не утонула в другом. "Почему меня знают в этом караване? Ведь он идет впереди, и…" – прошло несколько мгновений паники, заставившей ее сжаться в комок в ожидании удара, прежде чем ей не пришла в голову единственная разумная мысль: с чего она, собственно, взяла, что все так, а не наоборот? Если же этот караван шел следом… Тогда ничего удивительного. Сглотнув комок, подкативший к горлу, она заставила себя глубоко вздохнуть, задержать дыхание, потом медленно выдохнуть. И еще раз, успокаиваясь, мысленно повторяя: "Все хорошо… Как бы Лаль ни ненавидел тебя, он не осмелился бы сделать что-то по-настоящему ужасное. Потому что знал, кто твои друзья и сколь ужасен их гнев. Каждого по отдельности и – тем более – всех вместе. Что же до этих караванщиков, – чуть приподняв голову, она искоса глянула на окружавших ее людей, лица которых если и выражали какие чувства, то благоговейный трепет, никак не угрозу. – Они тоже знают", – наконец, она вздохнула спокойно.
– Я… – ее голос вдруг сорвался в хрип. Мати кашлянула, прочищая горло, прежде чем продолжать: – Мне будет позволено на какое-то время остаться в вашем караване? – она не просила, просто спрашивала, обращаясь при этом ко всем сразу, с одной стороны, потому что понимала, что подобные решения принимает не хозяин каравана, а общий сход, с другой – потому что так ей было легче: говорить: со всеми, а, значит, ни с кем.
– Конечно! – поспешно заговорили все сразу. Какие тут могли быть сомнения? Ведь речь шла о ней, о спутнице повелителя небес.
А она была достаточно взрослой, чтобы понимать: нельзя просто брать, даже если дающий совершенно бескорыстен в своих поступках. Всегда нужно что-то отдавать взамен. Пусть неравноценное, но хотя бы малое, когда и это больше, чем ничто. – Я могу ухаживать за оленями…
– Нет, что ты! – они и подумать не могли о том, чтобы заставлять такую гостью работать, тем более выполнять обязанности рабыни.
– Могу принимать у животных роды, лечить их, – толи не слыша, толи не слушая их продолжала Мати. – Моя подруга – врачеватель научила меня кое-каким секретам…
Умею вышивать охранные ленты, плести браслеты-обереги, выполняя все обряды…
Потом, мне дан дар предвидения… Правда, я еще не до конца разобралась в нем, но… Но приближение метели чувствую всегда и могу предупреждать. И вообще чувствую беду… Хотя, бывает, ошибаюсь, принимая незначительную преграду за конец света… А еще я знаю много сказок, – если прежде она говорила вскользь, скороговоркой, спеша поскорее рассказать обо всем и забыть, то теперь ее глаза сверкнули, – больше всех в нашем караване, – она гордилась этим, – и могу рассказывать их детям, или…
– А легенды? – караванщики как-то вдруг напряглись, насторожились, подались вперед, с нетерпением ожидая, что та скажет, как отреагирует.
– Дядя Евсей знает больше. Некоторые из легенд мне вообще запрещено читать. Я так и не поняла, почему. Да никто и не объяснял, – с горечью обронила она, потом вздохнула: – Впрочем, я не особенно расспрашивала…
