Элья хотела закричать, но не сумела и рта раскрыть. А тегин, заняв место у ворота, начал спуск. Над головой раздавался скрип, и утекали вниз слова харуса:
— Буде се неугодная — едаться смотровятами або служить смотровятам. Буде се ясновица бела и черна, буде служить Чому твоему Всевиду…
Голос таял, растворяясь в белом пятне света. Скрипел ворот, стонала натянутая веревка. А если перетрется? Или узлы развяжутся? Все ниже и ниже. Ырхыз, сволочь, мог бы и предупредить… Проклятье, не повернуться толком, и спину жжет. Ырхыз не стал бы такое терпеть…
Он сумасшедший. И человек. Какое ему дело до склан? Голова болит — это от вчерашнего. И от звуков. Почему здесь столько звуков?
— Мама, мамочка…
Слезы, вода, детский голос, такой знакомый. У Эльи нет детей и уже не будет.
— Комше, Всевид, комше, — скользило с высоты по камням.
Камни, в них все дело, в глыбинах, подернутых слабой зеленью, которая светится. Они срастаются, сжирая тонкую прослойку строительного раствора, заменяя ее чем-то иным, чему нет имени и нет состояния. Еще не живое, но уже не мертвое, оно — плоть и сосуды, сердце, сокрытое глубоко внизу. Медленно, неторопливо раздувается, грозя лопнуть, и потом судорожно схлопывается каменными стенками, проталкивая вверх воздух… не воздух, но…
…но почему здесь?… глобальная конфигурация… особенности взаимодействия…
Выдохнуть. Это чужое, чуждое, нельзя допускать его в себя. А оно просачивается сквозь поры кожи, вызывая нестерпимый зуд, но стоит прикоснуться, и тот сменяется болью.
Кричать. Звуки гаснут, звуки спускаются вниз, где становятся частью… Чего?
…золотянка и целых три гнезда скальянышей. Какие вам еще нужны доказательства? Зародыш здесь…
…скачет всадник по степи да на коне костяном. Дует ветер в дудки ребер, стелется гривой по хребту, оседает на травах моровою язвой…
Ей просто плохо от вчерашнего намума, пройдет, нужно расслабиться и дышать, глубоко, чтобы…
…что бы там ни говорили, но вся эта затея опасна. Система идеальна в теории, но вы-то понимаете, что практика — дело иное. И я боюсь себе представить, во что все это выродится…
… изменили условия существования… объединение племен… Ылаш…
Это имя она слышала, это имя она знает. Элья уцепилась за него и еще — за веревку. Держаться, пусть сводит мышцы судорогой, разламывая тело, пусть уродует, сминает, лишь бы не стерло совсем.
До этого момента она не представляла себе, как важно оставаться собой.
— Элья, — сказала она вслух. — Меня зовут Элья.
— Ырхыз…
Его нет. Ничего нет. Руки и ноги свободны настолько, что забывают о существовании чего-то, кроме этой самой пустоты. Только сверху дыра, единственный ориентир, который не дает сойти с ума, держит, указывает… А куда?
…погасит прилив… направит агрессию в нужное русло… сконцентрировав давление в одной точке, позволит остальному…
…а если точка не выдержит давления? Вы задавали себе этот вопрос?
Дышать. Элья забыла, как нужно дышать. И легкие слиплись, замыкая ядовитый воздух внутри тела. А он сворачивает кровь, и плоть каменеет, горит ненавистью, собравшейся здесь за долгое время.
Много ее. Чужая. Или уже нет? Ее. Собственная. Знакомая. Обжигающая, оплавляющая, убивающая.
Жить. Вдох и крик:
— Отпусти-и…
…и-и-и — визжит из колодца.
Стонет, накатывает волна за волной, удар за ударом, все ускоряясь. Не противостоять, но принять, прогрузившись с головой. Вода… небо… Око недремлющее жжется.
…мы обрекаем их на… другие смогут жить… меньшее зло… это лишь красивые, но пустые… зло…
Зло-зло-зло. В висках стучит. Зло наверху. Зло внизу. Зло повсюду. Убить, уничтожить, чтобы кровь по рукам, чтобы дым, чтобы огонь, чтобы все как…
… как будто вы не знаете, что мы не оставим их без присмотра… их всех.
Всех ненавидеть. Женщин, мужчин, младенцев, подростков, взрослых, стариков. Их слишком много для нее одной, но Элья справится. Она сумеет подарить каждому толику его собственной ненависти, и ей ответят. Всегда отвечают, потому что люди не могут иначе.
…иначе бесполезно… изменить что-то — значит быть готовым на жертвы…
…сомнения…
Смерть. Это ведь смерть? Какая она? Какая разная… она одна и та же. Камнем по затылку, проламывая череп, стальной струной по горлу, кровью захлебнуться, поймать копье… скачет, скачет конь костяной, по людям, по лицам. Скалится всадник, хохочет, хлещет нагайкой по хребту, волосы с мертвецов на ходу сдирает, сеть плетет. Поймать хочет, а Элья не может бежать. Не может!
…сомнения пусть останутся здесь…
…мамочка, забери меня, пожалуйста… я не хочу…
Надо-надо-надо, — каменное сердце наливалось яростью. — Надо…
Элья зажмурилась, зажала руками уши, вцепившись в волосы.
— Не надо, пожалуйста…
…не надо думать, что на этом все закончится. Контроль, контроль и еще раз контроль…нельзя забывать о контроле.
И о ненависти. Теперь Элья знала это совершенно точно.
Ырхыз сам стоял на вороте, сам и веревки развязывал, не обращая внимания на людей, собравшихся вокруг. Много их собралось, забив то малое пространство, которое оставалось между стеной башни и колодцем. Вон внимательный Кырым, ждет лишь знака, чтобы подойти и помочь. Урлак как будто увлечен беседой с седовласым старцем. Хан-харус замер с воздетыми руками… А вверху — круглый кусок неба, не синего — почти белого. И зеницей в этом небесном глазу — само Око Всевидящего.
У хан-харуса окуляры сегодня с желтыми стеклами. Это что-то значит?
— Идем, Элы. — Тегин протянул руку. — Держись. Все уже закончилось.
Да? А почему она все еще ощущает это? Уже не ненависть, другое, но столь же отвратительное, прилипшее к коже — содрать бы, ногтями, прямо сейчас, при всех. Но не поможет, оно внутри, впиталось, стало частью Эльи. И Ырхыза — на нем тоже есть метка Понорка понорков. И на остальных, собравшихся здесь, старательно отрицающих очевидное.
— Всевидящий милосерден, — сказал вслед харус. — Свершилась воля его!
Очередная ложь: не милосерден их Всевидящий, совсем даже наоборот.
А в покоях тегина мирно. Пустота. Запахи ладана, мирры и базилика. Горит огонь, сочатся дымом серебряные кадильницы, тает колотый лед в чаше с водой для умывания. Здесь ничего не изменилось, да и не могло измениться в срок столь краткий. И это хорошо. Элья вдохнула так глубоко, как смогла — пусть очищенный огнем воздух вытеснит тот, другой, принесенный из Понорка.
— Ты ведь спускался, — спросила она Ырхыза, когда смогла заговорить.
— Да. И не единожды. Я ведь тегин. Я должен.
