— Давно балуетесь перлюстрацией? — он, наконец, соизволил нарушить молчание и взглянул на человека, сидящего напротив.
Тот был немолод, рыхл и одутловат. Завитая и подкрашенная бородка придавала физии некоторую солидность, как и обилие золота. Серьга в ухе, в губе, в лохматой брови, вызолоченные зубы, вызолоченные, чрезмерно длинные ногти и десятка полтора перстней на толстых пальцах. Человек хвастался богатством. И глупостью.
А еще — человек боялся.
— Итак, вы хотите сказать, что данное послание было получено хан-камом Кырымом от…?
— Я не знаю! Не знаю! Я лишь… я решил, что… там же сказано — конфиденциальность, то бишь секретность и всё такое. Темные делишки. — Он дергал себя за бороду, пытаясь успокоиться, но выходило плохо. — Я… вы знаете, ясноокий, я давно состою при лабораториях…
— Да, приписаны к ним аж за два месяца до собственного рождения.
— Мой отец возлагал надежды. И я оправдывал! Я, в конце концов, квалификацию имею!
— Премного рад, что вы оправдали ожидания отца. Его заслуги мне известны.
Человек вспыхнул.
— Вы не понимаете! Кырым, — имя бородач произнес шепотом. В отличие от всего остального: — Выскочка! Самодур! Отщепенец! Его гипотезы ненаучны, а эксперименты не могут считаться достоверными, ибо нарушают как минимум четыре…
— Увольте меня от вашей подковерной возни, милейший. — Шад поднял лист. — И скажите откровенно, вы действительно думаете, что мне нечем заниматься, кроме этого? Что вот сейчас, в разгар танцев со скланами, я буду дергать уважаемого хан-кама из-за какого-то смутного «сохранить конфиденциальность»?
— Вы не понимаете! Как раз в трудный для страны момент он пытается… Это наверняка связано с перераспределением мест в штудии управления големами! Он пропихивает недоучку, собственного протеже! А это, не побоюсь — важнейшая, стратегическая область, которая обеспечивает безопасность каганата! В ней не место абы кому!
А ведь он действительно верит в тот бред, что несет. И не врет ни капли — слишком труслив, для такого придти сюда — уже подвиг. Интересно, сколько он решался? День? Два? Десять? Или просто выжидал, пока Кырым уберется из замка? Скорее всего.
Боится за сынка, которого могут оттеснить от прикладного големоводительства? Да куда ж ниже-то?
— П-простите, — кам с кряхтением приподнялся. — Мне пора.
— Сидеть! — рявкнул Лылах, нимало не заботясь о том, что его услышат. В его покоях лишних людей нет, разве что сам этот, толстый. — Когда было доставлено?
— Н-на Ус-сыпины, — толстяк посерел. По всему он крепко раскаивался, что покинул уютное крыло камов, вытащив один из секретов, столь тщательно охраняемых очередной бело-черной дверью.
— Хотя бы какие-то сведения об отправителе? Предположения?
— Н-не з-знаю. Я… я случайно… я доступа не имею… к…к вестникам п-первого класса. А этот другой. Второго. И со снятой блокадой. Я… я подумал.
— Ты подумал, что это удобный случай. Воспользовался.
— Да как вы смеете! Я… я ради блага страны! Я верен кагану! Я…
— Ты сейчас успокоишься и подробно изложишь все обстоятельства дела. — Шад Лылах откинулся на спинку кресла, устремив на собеседника почти дружелюбный взгляд. — Ради блага каганата и своего собственного, многоуважаемый Ныкха. Мы ведь оба об одном радеем, верно?
Кивок.
— Так кто автор письма?
— Я не знаю! Всевидящего ради! Я лишь подумал, что если вестник не в хранилище, но в личном кабинете Кырыма, то послание важное. Я прослушал и записал. Он без блокады был… И все. Еще… еще пожалуй, могу сказать, что отправитель — не кам. И модель устаревшая, на трехсуставчатых крыльях, тогда как сейчас на всех используют по два сустава с верхним шарнирным, а не плоскостным. Это моя идея была! Моя! А он присвоил!
Постепенно заводясь, толстяк забывал о страхе. Лицо его, наливаясь кровью, приобретало характерный болезненно-багряный цвет, свидетельствующий о больных сосудах. И дышал он сипло, с прихлюпыванием, то и дело за грудь хватаясь. Значит, с сердцем не все в порядке. Доводилось Лылаху видеть подобный контингент: крайне сложно допрашивать, чуть пережмешь и все, только закапывать. Конечно, эман поддержит, но…
Камы не одобрят допрос своего. И с эманом туговато, так что овчинка выделки…
— Клеймо? — Шад отбросил неуместные мысли. Рано пока, слишком уж все непонятно. — Герб?
Ныкха лишь развел руками. А вот это уже интересно. Конечно, в самом письме нет ничего криминального, более того, оно подозрительно обыкновенно, но вот факт, что вестник использован немеченый…
— Что-нибудь еще?
— Еще? Хан-кам в тот же день назад его отправил, я… я точно знаю. А перед самым отъездом еще одного получил.
— Но добыть известия не удалось?
— Нет. Он… он вестника разобрал. Сказал, что в таком старье меди на двоих новых, только опять же, сам возился. Обычно поручает кому-то, а тут… целый вечер потратил.
Еще одна странность. Нет, по отдельности все объяснимо, все понятно, но вместе… И не в фактах дело, точнее не столько в них, сколько в том ощущении неловкости и неуютности, которое появилась у шада уже достаточно давно, предупреждая о грядущих переменах.
Ощущениям своим Лылах доверял.
— А взамен из хранилища исчез вестник первого класса. Вроде как взят для личного пользования Кырыма, — продолжал делиться информацией Ныкха.
Мало, мало данных: обрывки, подозрения, нестыковки, нелогичности. Но именно с таким материалом и привык работать Лылах.
— Очень интересно.
— Да… и еще, ради блага Наирата… подозрения имею, что Кырым… хан-кам Кырым… — Ныкха вдохнул поглубже и, вцепившись руками в ондатровую опушку жилета, выдохнул: — Имеет злоумышлять против здоровья кагана, тегина и юного владетельного князя Юыма!
На несколько мгновений в покоях шада Лылаха воцарилась тишина, нарушаемая лишь звонким пением кенара. Да и тот в скорости замолчал, нахохлился, точно подозревая, что внизу, под клеткой, случилось неладное.
— Вы понимаете серьезность этого обвинения?
— Оно… я готов засвидетельствовать! Это правда! Я, может, и не столь талантлив, как мой отец. Иные считают меня… эээ… Но я кам! Я квалифицированный кам, с самого раннего детства постигавший науки! Я способен сопоставить некоторые вещи, каковы другие просто не замечают. Или не желают замечать.
— Какие вещи? — Лылах убрал письмо в ящик стола, который запер на ключ. Поднявшись, постучал пальцем по клетке, заставив кенара слететь с жердочки. Подошел вплотную к Ныкхе и, склонившись, очень тихо повторил вопрос: — Какие вещи?
— Смеси, которые он составляет для ясноокого кагана. Якобы укрепляющие.
