– Конь ни в чём не виноват, – Эрминия с ледяным спокойствием ковыряла кинжалом под ногтями, периодически сдувая грязь с острия.
– Знаю… – выдержав недобрую паузу, буркнул ассасин. – Как и то, что по такому крутому склону его и вчетвером не затолкать. Поутру сюда припрётся толпа зевак со всех окрестных деревень. Покажу золото – они нас на руках вынесут, даже верхом на Бамбуке.
– Если только не обвинят в том, что мы их плато срыли…
– Угу, в карман спрятали. Хотя вопросы, наверное, к нам будут. Ох, боги, дайте сил никого не прирезать…
Ведя приглушённую беседу у столпа света, странники и не предполагали, что уже сейчас по черневшему в ночи валу бродил не только стонущий ветер: скользящий по краю силуэт отчаянно искал возможность спуститься в кратер.
***
Обхватив колени руками, Лайла сидела под яблоней, куда не смело тянуть лучи невыносимо яркое солнце: в тени, такой же угрюмой как настроение, было проще предаваться светлой грусти. Удивительно, но день, когда Джон подарил ей кольцо, до сих пор казался самым счастливым днём жизни. Ведь тогда окрылённая чувствами вампирша ещё не знала, что радужным мечтам не суждено сбыться. Надеялась. Верила. Строила совместные планы. А они в одночасье рассыпались, словно песчаный замок под хлынувшим дождём… Теперь уже не мчаться карете по клеверной тропе, не виться виноградной лозе у крыльца, и не висеть над входом венцу из золотого терескена… Жаль. Судя по тому с каким упоением Джон рассказывал о старом жилище, которое строил сам от начала до конца, новый дом непременно вышел бы обителью тепла и уюта…
Лайла встрепенулась, будто ей на голову вылили кувшин холодной воды. Девушка вдруг осознала, что заочно знакома с местом, где Джон провёл довоенные годы. Почему она не додумалась до этого раньше?! Наверняка со старым домом связаны важные воспоминания! Даже если представить его совсем приблизительно, то, коли он существует в эфемерном пространстве, Эрмориум в качестве похожей иллюзии как раз явит искомую.
Печаль словно рукой сняло. Разум наводнили подробности, выцепленные из разговоров о повседневном быте. Подобно художнице Лайла последовательно переносила их на мысленный холст, надеясь мазками фантазии воссоздать картину былой действительности.
Первыми вырисовались стены из тяжёлого сруба: тягать такие брёвна одному оказалось настоящим мучением – для грядущего строительства Джон планировал нанять помощников. Тем более, что замахнулся на полноценный двухэтажный дом. Старый же домишка был одноэтажным, если не считать населённого осами чердака, чьи гнёзда снимались с потолка каждую зиму, однако вновь вырастали по весне. С шутливым негодованием Джон поминал и узкие сени, где почти всегда гулял ветер, но зато душевно отзывался о главном помещении, нагретом белокаменной печью до запотевших окон.
В правой половине жилища стоял обеденный стол. Его ближняя к стене ножка приглянулась мышам и со временем частично перекочевала в норку, наделив мебель неожиданной хромотой. После первой же расплёсканной чашки супа недуг был вылечен подложенным под «рану» камнем, а к числу обитателей дома прибавилась рыжая кошка. Впоследствии она начнёт точить когти о стоявшее в углу веретено, чем заслужит себе персональное полено для царапанья. Только, несмотря на это, воинственными шрамами начнут покрываться и стулья. Как со смешком подытожил тогда предавшийся ностальгии Джон: «одна беда сменилась другой».
С теплотой вспоминая улыбку возлюбленного, Лайла вдруг поняла, что смотрит не на траву, а на потёртый палас – из-за глубокой задумчивости смена обстановки прошла неощутимо, подобно ловкому движению городского карманника. Неужели получилось?! Взор девушки заметался по мрачному помещению и, выхватив из деревенского интерьера пыльный стол, спустился к его ножкам: одну из них подпирал крупный булыжник. Однако радоваться вампирша не спешила. Дощатый пол пестрел застарелым зерном, на стенах рваными знамёнами висела паутина, а сквозь мутные окна едва пробивался свет. Дом явно пребывал в запустении, но, что намного хуже, мог быть связан с любой обитавшей здесь душой. Мышь. Кошка. Оса. Паук. Даже поселившийся в заброшенной лачуге бродяга имел все шансы стать вечным узником бревенчатых стен. Кому принадлежало воспоминание?
Не обнаружив никого внутри, Лайла вместе со сквозняком пронеслась по усыпанным сухой листвой сеням и выпорхнула в распахнутую дверь, за которой её встретили свежие объятия ранней весны. На прошлогодней траве ещё лежали остатки серого снега, больше всего вдоль покосившегося забора, что кланялся черневшей неподалёку дубраве. С берёзы же, единственного во дворе дерева, доносилось оживлённое чириканье, хотя на ветках не было ни единого воробья.
Позади раздался вздох – девушка обернулась и оцепенела: на скамье возле дома, прислонив затылок к оконному наличнику, сидел Джон. Лайла сразу признала на нём броню военного следопыта. Пусть за несколько столетий она и претерпела ряд изменений, плащ, стилизованный под чешую из листьев, до сих пор являлся атрибутом лесного воинства.
Лицо любимого источало бесконечную грусть, с какой люди обычно покидают кладбище, оставляя за спиной рыхлую могилу. Взгляд вампирши упал на валявшуюся у скамьи лопату, с обеих сторон облепленную сырой землёй…
Вот почему Джон ничего не рассказывал про покойную супругу, кроме того, что её забрала война. После кровопролитных сражений вернуться к остывшему очагу и остывшему телу – такого и врагу не пожелаешь.
Нужно скорее забирать скорбящую душу из иллюзорной темницы. Только как? Лайла встала перед возлюбленным, но тот не видел её, продолжая сверлить взором голую дубраву.
– Я пришла… Прошу, услышь меня… – робко прошептала девушка, а потом высвободила всю мощь голоса: – Джон! Я здесь!!! – в мире живых неистовый крик разлетелся бы на добрую милю, однако в Эрмориуме он остался горестно-безмолвным, как растущий у погоста вяз.
Попытка прикоснуться к следопыту тоже потерпела неудачу. С большей вероятностью мышиный чих раздует паруса фрегата, нежели бестелесное воплощение нарушит законы призрачного зазеркалья. Тем не менее, Лайла не теряла надежду, раз за разом протягивая к любимому несуществующие руки. Но чего стоит пылкое желание, вместе с выкованной магией концентрацией, если надежды возложены на пустоту? Какими силами нужно обладать, чтобы перечить самой Вечности?..
– Джон! Я здесь! Я пришла за тобой! Смерти не разлучить нас! Мы сможем выбраться отсюда! Я знаю обратный путь! Пойдём же! Рэкс и Эрми ждут нас! И Бамбук! Он тоже там! – вампирша неустанно пыталась обозначить своё присутствие прикосновением, старалась сохранить уверенность в голосе…
Вдруг следопыт сбросил оковы задумчивости, отстранил затылок от окна и опустил взор на ладони. Молча стряхнув с них засохшую землю, он поднялся и неторопливо направился в дом, даже не подозревая, что у скамьи осталась сломленная и беспомощная душа. Наверное, так чувствуют себя полностью парализованные, провожающие взглядом пёструю бабочку и мечтающие сорваться за ней по цветущему лугу. Да, в отличие от них Лайла могла передвигаться, только от этого было лишь больнее. Бесправная чужеродная тень, грёзы которой обречены на тёмные пучины безысходности. Однако судьбу не выбирают. Девушка уже знала, где проведёт остаток загробной жизни. Если это единственная возможность находиться возле любимого, то её следует принять как дар…
Полагаясь на память, вампирша опустилась на скамью, хотя по факту просто снизила точку обзора и развернулась к лесу. И всё же ей хотелось думать, что она сидит. Джону не сбежать из скверного воспоминания, бесконечного цикла, названного Леонардо «временной петлёй» – когда-нибудь они будут сидеть здесь вместе, совсем рядом и невообразимо далеко, с тоской наблюдая, как над чёрной дубравой тянется серая простыня небес. За облаками, похожими на пыльную паутину, никогда не проступит лазурь, деревья не примерят шелестящих одеяний, мёртвую траву не укроют цветы. Вечная хмурая весна.
