Господи! Ну неужели, если оба брака герцога были бесплодны, он не мог решить вопрос с наследием как-нибудь по-иному? Избавил бы себя и подданных своих от множества хлопот. Еще о прошлом годе это не поздно было сделать. Женился бы в третий раз, это и церковь вполне дозволяет, даже обычным людям, не говоря уж о правителях. В шестьдесят с небольшим многие мужчины способны состряпать молодой супруге наследника. А если нет, молодые супруги обычно обходятся сами, и те, кто желает, чтоб род их продолжился, как правило, закрывают на это глаза. Если же такой вариант ему претил, известен и другой
— объявляют о беременности супруги, а к надлежащему сроку здоровенький младенец мужского пола где-нибудь да находится. Черт побери, ведь его светлость — не правящая незамужняя дама, которая не могла бы провернуть подобной аферы без ущерба для своей чести, вроде покойной британской Елизаветы, вынужденной, по этой самой причине, завещать трон и государство тем придуркам, что там нынче у власти. Потому что придурок на троне лучше смуты и гражданской войны, так же, как малолетний наследник — лучше, чем никакого. И в Англии смута оказалась если не вовсе предупреждена, то хотя бы отсрочена… да, но почему наш Йосселинг, если его дворянской гордости противны все вышеперечисленные уловки, не усыновил кого-то или просто не завещал власть напрямую, как Елизавета? А потому — тут же ответила я себе, что Елизавета была суверенный монарх в своем праве и, как учил меня Фризбю, к тому же глава их еретической церкви. Гарнего же его светлость Йосселинг имеет над собой императора и обязан считаться с его волей. И коли герцог не волен сам выбирать себе наследников, ему следовало… смотри выше. Теперь уже поздно, даже если он сожалеет. Да, честь его и родовое имя остались незапятнанны. Но мне всегда казалось, что, кроме чести, правителям неплохо бы, хотя бы иногда, думать о благе подданных. О народе. Впрочем, если ученые академики, которые наверняка не пурпуром были повиты, не думают о народе, то почему о нем обязан думать герцог? И тем паче — император.
А Тальви, если он дорвется до власти, будет думать о народе? Ларком утверждал, что да. Но у меня на сей счет были сомнения. Когда мы выехали из замка Тальви на очередную встречу заговорщиков, я опасалась, что она будет в Эрденоне. Мне не хотелось бы снова оказаться перед зданием Торговой палаты. Вот тоже вопрос — если Тальви станет герцогом и переселится в Эрденон, он что, каждый раз будет стараться обогнуть площадь Розы? Или проезжать по ней закрыв глаза? Хотя он вроде упоминал, что менее восприимчив к подобным фокусам, чем я. Причем неясно было, считает он это своим достоинством или пороком. Так или иначе, поездка в Бодвар помогла бы избавиться от этих мыслей.
Антон Ларком тоже отбыл — и как раз в Эрденон. После кратковременной радости, вызванной появлением эйсанского рыцаря, я была рада от него избавиться. Ехидные предсказания Тальви явно подтверждались. Он и вправду не предпринимал в моем отношении никаких действий, но меня утомляли его преданные взоры, к вечеру становившиеся чрезвычайно тоскливыми. Несомненно, воображение безоглядно рисовало ему определенные сцены. Должна признаться, они не слишком отличались от действительности… Может, Тальви это и забавляло, но я бы предпочла не испытывать на прочность ничью безупречность. Хорошо, что мы пока расстались.
На сей раз Тальви проявил значительно больше благоразумия, чем в предыдущие недели. А именно — взял с собой столько же людей, сколько было с ним в Кинкаре, и предоставил мне вести отряд. Честно говоря, на моих тропах он мог бы вообще обойтись без охраны, но кто знает — может, свита была нужна ему для представительства. Только в виду Бодварского залива мы выехали на дорогу. Но, повинуясь указаниям Тальви, в город не свернули, а направились к Хольмсборгу. Владелец поместья, как я поняла, принадлежал к числу заговорщиков, но вряд ли-к старой знати. Хольмсборга был не перестроенным феодальным замком, как Тальви, а сравнительно новым домом, просторным, безвкусным, но не лишенным уюта. Нас встретил хозяин, сравнительно молодой человек, высокий, крепкий, с несколько вялым ртом под тонкими светлыми усами. Звали его Руперт Мальмгрен, и выговор у него был столичный, так же как у Тальви и Альдрика, — тоже получал образование в столице? Или просто равняется на вышестоящих?
В поместье уже находился пропадавший последние недели в нетях Хрофт, а на следующее утро прибыли Фрауэнбрейс и друг душевный Без Исповеди. Причем если последний прикатил откуда-то издалека, то Фрауэнбрейс, похоже, был здесь раньше нас. Возможно, он и вызвал сюда Тальви.
Фрауэнбрейс — представитель герцога в Тримейне. И если он по-прежнему не в Тримейне или успел побывать там и снова вернуться, значит, обязанности или обстоятельства велят ему находиться рядом с господином.
Вопрос только в том, кого он считает своим господином.
Разумеется, сомнениями своими с Тальви я не делилась. Ни относительно Фрауэнбрейса, ни прочими. Он бы меня высмеял. Или просто сказал бы: с какой стати я должна радеть о благе человеков, если я не человек? То есть еще меньше человек, чем он сам. А ведь ринулась я в этот заговор с намерением залезть в него поглубже, погрузиться по самые уши, по одной лишь причине — надеялась, что это поможет забыть все то, что наговорил мне Тальви. И не сосредоточиваться на исполнении долга, как он его понимал.
Да и некогда мне было делиться с ним сомнениями. Оказывается, Фрауэнбрейс неспроста дожидался нас в Бодваре. Вместе с Тальви они были намерены нанести визит в герцогскую резиденцию. Без меня. Хотя большая часть свиты его сопровождала.
— А если это ловушка? — спросила я его. — Если тебя арестуют? Подумаешь, десять человек охраны! Бывали случаи, когда и двести ничего поделать не могли.
Тальви ответил отрицательно, хотя и не так, как обычно отвечает на подобные предположения знатный дворянин — не посмеют, мол. Что доказывает — когда дело не касалось его навязчивой идеи, он был способен мыслить весьма разумно.
— Вряд ли. Сейчас это им невыгодно. Чем дольше продлится это шаткое равновесие, тем удобнее его светлости…
Да, он был разумен. Но я не была уверена, что разумен старый подагрик в замке на скалах, как и его советники. И в том, понимает ли он свою выгоду. Скорее уж, все свидетельствовало об обратном. Тальви я об этом также не стала говорить, равно как и умолять взять меня с собой. Какой бы дамою я ни прикидывалась бы перед провинциальными соседями Тальви, на официальном визите у хворого правителя герцогства я была совершенно неуместна. Даже если бы я была не любовницей Тальви, а законной женой и надо мною не висел бы смертный приговор, все равно я оставалась потомком Скьольдов, ужасных Скьольдов, врагов Бога, государства и человечества.
