– Точно. Ровно через две минуты я лишу эту дамочку всех тарелок, которые она сейчас ставит на поднос. Согласен, это сурово, но другого выхода нет. Уверен, комиссионеры уже взяли ее клятву на карандаш! – сказал Эссиорх и, как католический патер, возвел глаза к потолку.
– Да. С такой хваткой ты голодным не останешься! – сказала Дафна, с жалостью глядя на брюнетку, которая, стоя уже у кассы, в превкушении ужина вооружалась вилкой, ложкой и ножом.
– Какой нынче курс на битых? – ревниво спросила Улита, заметив, что Эссиорх и Даф о чем-то шепчутся.
– Чего? – не понял Эссиорх.
– Раньше вот было: за одного битого – двух небитых дают! А сейчас?
– А сейчас не дают. Дуэли запрещены, оружие тоже, и Лермонтов с Мартыновым разрулили бы вопрос парой затрещин, – сказала Даф.
Мошкин, стоявший в очереди первым, тем временем уже донимал девушку у кассы.
– Я картофель фри не хочу? Нет? И пирожка с вишней не хочу? И вы тоже не хотите? А если я вас угощу?
Девушка вежливо улыбалась. У Дафны внезапно создалось впечатление, что Мошкин совсем не такой нерешительный тюфяк, каким хочет казаться. Это у него такая защитно-провоцирующая поведенческая модель. Типа «я бедный несчастный тигр, у которого нет сил. Подойди ко мне, овечка! Я не боюсь тебя, нет? Спасибо, овечка!.. А я завтракал сегодня, ты не видела?»
Вскоре они уже сидели за длинным столиком. Ната, как показалось Даф, специально уселась так, чтобы оказаться напротив Мефодия. Окончательно прирученного Мошкина она тоже, впрочем, держала в поле зрения.
«Все правильно! Контроль и учет!» – подумала Даф.
Депресняк с ее плеча куда-то исчез, и у нее было сильное подозрение, что он пробрался на кухню. Пока Даф размышляла, каким образом его оттуда выкурить, за ее спиной послышались шум и крики.
В другом конце «Общего Питта» уже знакомая ей нервная брюнетка била сумочкой плешивого молодого мужчину, заподозрив его в похищении тарелок с подноса. Тот неумело защищался. Изо рта у него капустной мочалкой свисал салат. Подбежавший охранник не стал разбираться и выставил обоих на улицу.
– И это тоже к лучшему? – шепнула Даф Эссиорху.
– Разумеется.
– Почему это?
– Не надо было прогуливать уроки! – сказал хранитель, укоризненно указывая на Даф нанизанной на вилку котлетой. – Ссора в кафе – прекрасный повод для знакомства… Интуиция подсказывает мне, что двадцать четыре года спустя их сын Миша уедет в Канаду и запатентует моющее средство для бумажных денег. Бывают, знаете ли, очень грязные бумажки. Печатать новые – лишние хлопоты. А так помыл, и все дела.
– А почему именно в Канаду? В России нет грязных денег?
– Тебе не понять. Карма имени – отдельная наука. Ее проходят только в аспирантуре, – пояснил Эссиорх и великодушно придвинул Даф трофейный стаканчик с кофе.
Тем временем Ната, задорно посматривая на Даф, продолжала охоту за Мефодием.
– Меф, а Меф! Чувствуешь ли ты за меня ответственность? – допытывалась она.
– С какой радости?
– Ну как же? Ты ведь старше меня на сколько-то там минут. Значит, если мы куда-нибудь пойдем вдвоем и со мной что-то случится – ты будешь отвечать.
– Обязательно. Прям уже бегу и отвечаю! – заверил ее Мефодий.
– Ну вот и славно! А Дашеньке сколько лет? Двенадцать-то есть? – продолжала Ната, переводя взгляд на Дафну.
– Восемь с половиной, – отвечала Даф вежливо.
– В самом деле? – удивилась Ната, поднимая брови. – О, какая большая девочка! Я бы тебе больше восьми ни за что не дала.
– А я бы тебе и девять дала. Пинков, – буркнула Даф, думая, не будет ли такой грубый ответ стоить ей потемневшего пера.
Ната не удостоила ее ответом. Вид у нее был торжествующий, как у летчика, который рисует на своем самолете звездочку за сбитого врага.
– Меф, ты азартный человек? – продолжала она.
– Ну, более или менее, – признал тот.
– Тогда давай есть кусок хлеба с разных концов! Проигравший должен будет слопать столовую ложку горчицы! – предложила Ната.
– Как это с разных концов? – не понял Меф.
– Проще простого. Берем кусок хлеба. Посередине кетчупом проводим границу. И едим навстречу друг другу.
– О! – сказала Улита радостно. – Гениальная идея! Эссиорх, я тоже так хочу! Только хлеба я не ем. Он от меня толстеет. Ты не против, если мы будем соревноваться на картошке фри? Так можно гораздо быстрее столкнуться носами!
– Нет, – сказал Эссиорх. – Так не гигиенично.
– Разве светлые не сильнее микробов? Сыграешь потом на дудочке, и все дела! – удивилась Улита. – Ну давай! Ну позязя! Хочешь на колени к тебе встану?
– Это как?
– А вот сейчас научу…
Пока Улита уламывала краснеющего Эссиорха, Ната уже вовсю расчерчивала хлеб кетчупом.
«Неужели согласится?» – ревниво думала Даф, наблюдая за Мефодием. Тот, хотя и покосился на нее, был явно заинтересован. Дело в том, что у Мефодия с рождения была страсть к разного рода спортивным состязаниям. Даже к глупым на вид.
– Ты проиграешь! – сказал он Нате. – Начинаем на счет три!
Видя, что они взялись зубами за хлеб, Даф не выдержала.
– Я сейчас. Пойду кота найду, – сказала она, вскакивая.
Однако вместо того, чтобы искать Депресняка, она скользнула в туалет, заперлась и, вытащив из кармана мак, уставилась на него. Цветок был желтым. Того противного грязно-желтого цвета, каким бывают порой грязные кухонные занавески. В его отвернутых лепестках ощущалось затаенное ехидство. Даф хотела крикнуть, но горло ей словно забило мокрым мылом. Она помнила только, что швырнула мак, а потом на некоторое время ее будто вырубило.
В сознании пластами штукатурки осыпа">лись мысли:
«Я надела ему свои крылья. Я на всю жизнь связала себя с ним, я завишу от него, а он… Неужели он не понимает? Он что, контуженый?»
В туалет кто-то нетерпеливо постучал. Даф не открыла, только сердито лягнула дверь в ответ. Дальше Даф действовала стремительно, собранно, но будто в полусне.
«Когда мак станет коричневым или желтым, ты еще сможешь вернуть ему прежний цвет и вместе с ним любовь Мефодия…» – утопленниками памяти всплыли слова Хныка.
Схватив с пола мак, Дафна укусила себя за палец и, дождавшись пока выступит капля крови, коснулась цветка. Дряблые лепестки с неожиданной силой обхватили палец. Мак напитывался кровью жадно, точно промокашка. Глотал ее как вампир, попросивший у любимой разрешения поцеловать ее в шейку возле ушка.
Даф дернула мак, разлучая его с пальцем. Ей пришлось применить немалую силу – мак впиявился на славу. Мешая друг другу, лепестки облегали рану. Цветок уже не был желтым. Как и обещал Хнык, он вернул себе цвет. Однако Даф почудилось, что это был не тот же оттенок, что вначале. Тот был ближе к пурпурному, этот же – к алому.
