Цены на многие ткани теперь поднялись; говорят, из-за того, что Фэрхэвен нуждается в парусине для строящихся судов. Возможно, это только предположения, однако ткани, так или иначе, не дешевеют.
Хочу предложить тебе подумать об изготовлении на продажу еще нескольких моделей — я могла бы выручить за них ту же цену. Кроме того, у меня накопились к тебе кое-какие вопросы, но я задам их при встрече, когда бы эта встреча ни произошла. Желаю тебе всего доброго и верю: ты занимаешься тем, что считаешь нужным.
Лидрал
Еще раз вчитавшись в каждое слово, Доррин складывает листок и засовывает его под обложку «Целителя». Потом он задувает лампу и поплотнее заворачивается в стеганое одеяло.
Ветер снаружи завывает и швыряет снег с такой силой, что заметает его под дверь и раздувает по дощатому полу.
Открыв без стука дверь в нижнем этаже башни, Ания молча входит в освещенную двумя лампами комнату и задвигает за собой засов. Оконное стекло дребезжит под напором зимнего ветра.
Стирол стоит у стола над затянутым белыми туманами зеркалом. Взор его мрачен.
— Как ты?
— Нелегко иметь дело с великим любовником и мастером хаоса.
— Тебя никто не обязывал.
— А тебе легко говорить. Словно ты не знаешь, как история Белых относится к женщинам!
— Ладно, рассказывай.
— Оставь этот снисходительный тон, Стирол. Каждый из вас готов переспать со мной, и всяк при этом тужится показать, что в вопросах магии я мужчинам не соперница.
— Ты сильнее большинства из них.
— Все это знают, но многие ли признают? — Ания опускается в кресло напротив бывшего Высшего Мага. — У тебя осталось вино?
— Найдем... немножечко.
— Тьма! Я же просила оставить этот тон!
— Надо же, какие мы сегодня вспыльчивые!
— Если ты добиваешься того, чтобы я выложила Джеслеку все насчет твоих замыслов, то тобой избрана верная тактика.
Сняв с верхушки книжного шкафа стеклянный бокал, Стирол сдувает с него белую пыль, от которой не избавлено ни одно, даже самое новое, строение Белых и выливает туда из бутылки остаток красного вина.
— Все, что осталось. Это тебе.
— Спасибо, — говорит Ания, отпивая глоток. — Знаешь, как любовник он не очень хорош.
— Можно было догадаться. Думаю, в постели он таков же, как и в магии: одна сила и никакой техники.
— Сходство есть. Но его магия все-таки более изощренна.
— Ну, и какие шаги он намерен предпринять?
— Прежде всего прибрать к рукам Спидлар, но не наскоком, а, как и обсуждалось, постепенно. Но интересно другое: перед тем как я вошла, он что-то спрятал, и в помещении явственно ощущался налет Черного.
— Джеслек? Вызывал Черную энергию?
— Походило на то, будто он изучал что-то Черное. Однако ощущение было не столь тяжелым, какое возникает, когда изучаешь Отшельничий.
— Странно слышать эти слова рядом: ты и Отшельничий.
— Думаешь, если я женщина, так я уже не изучаю важных предметов?
— Ладно... Выходит, он нашел что-то или кого-то, концентрирующего гармонию. Хм... К этому стоит приглядеться.
— Этим я и собираюсь заняться, — говорит Ания, допивая бокал. — А нет ли у тебя еще бутылки?
— Вообще-то... есть. Мне подумалось: вдруг ты захочешь немного выпить?
— Ты предусмотрителен, Стирол.
Ания улыбается, а бывший Высший Маг встает и тянется к ведерку со льдом за второй бутылкой.
Достав листок, привезенный Джардишем перед самым ужином, Доррин вскрывает печать, но вдруг задумывается: неужели торговец проделал неблизкий путь в Дью только ради этого письма? А вдруг печать была уже вскрыта и поставлена заново? Он исследует твердый воск чувствами, но потом пожимает печами.
Трудно определить что-либо после того, как сам энергично отколупал печать ножом. Да и вообще, какая разница, читал ли Джардиш письмо? Какие там могут оказаться тайны?
Доррин приступает к чтению, почти сразу поняв, что Лидрал писала это письмо, еще не получив его ответа на предыдущее.
Доррин.
Я собиралась ехать через Пассеру и вниз по реке к Элпарте, но теперь это уже невозможно. Дорожные патрули защищают только тех торговцев, которые имеют лицензию Фэрхэвена, а на дорогах царит сплошной разбой. Даже лицензированные торговцы боятся заезжать в Спидлар и выезжать из него, хотя некоторые все равно готовы рискнуть.
Говорят, будто страшный голод в Кифриене и Галлосе позади: это так, поскольку все голодавшие уже умерли. Пастухи в большинстве своем ушли и угнали стада.
Новые горы между Галлосом и Кифриеном — их уже прозвали Малыми Рассветными Отрогами — еще остаются горячими и растапливают выпадающий снег. Один купец рассказывал, что нынче по чародейской дороге страшно ездить: снег испаряется, и вокруг стоит сплошная завеса непроглядного тумана. Горы голые, там пока ничего не растет.
Торговля идет вяло, но в этом нет ничего необычного: зимой она замирает даже в удачные годы. Надеюсь, что смогу увидеть тебя в скором времени.
Лидрал
Перечитав письмо еще раз и спрятав в ту же шкатулку, где хранится предыдущее, Доррин достает листок с чертежами игрушек и встает, задвинув стул. В комнате холодно, и юноша выдыхает пар.
Он выходит на заснеженный двор и направляется к кузнице по дорожке, проложенной между высокими, по грудь, сугробами.
Подойдя к горну, Доррин зажигает от его угольев сосновую щепку и засвечивает единственную лампу. Потом, добавив к тлеющим уголькам древесного угля, он берется за меха.
Пристроив поудобнее лампу, он раскладывает листок с чертежами на верстаке и снова поворачивается к мехам.
— Доррин, тебе помочь? — возле ларя для шлака стоит Ваос.
— Спасибо, но это моя работа, а не платный заказ. Во всяком случае, пока.
— Неважно. Я так согреюсь, а то холодно. Петра дала мне еще одно старое одеяло, но у горна теплее. К тому же я не устал. — Ваос зевает. — Во всяком случае, не очень устал.
— Зима нынче холодная.
— Самая холодная на моей памяти, — говорит паренек, подходя к ручке мехов. — А что ты собрался делать?
— Хочу посмотреть, не удастся ли мне смастерить кое-какие игрушки.
— А у меня никогда не было игрушек, — вздыхает Ваос.
— А какие бы ты хотел иметь?
— Не знаю, — светловолосый паренек пожимает плечами. Одеяло сползает с них, он поднимает его и закутывается снова. — Я игрушек и вблизи-то не видел, разве только у Виллума в витрине. Как-то попробовал вырезать сапожным ножом юлу, но она, почитай, и не вертелась. А Форра задал мне трепку за затупленный нож.
