– Что здесь происходит? – спросил возникший из неоткуда Батури и преградил эстерцам путь.
– Как это понимать? – возмутился Ливуазье. – Что за вторжение в дом праведного человека? А это что вообще такое? Как вы посмели бить мою ученицу?! – Веридий знал о нападении, знал, что мгновением раньше происходило в его усадьбе, поэтому без труда разобрался в ситуации и первым начал нападать, чтобы не дать такую возможность святым отцам.
– Здесь были исчадья Мрака, – оправдываясь, промямлил эстерец с внешностью гоблина и от греха подальше отпустил Энин, которую нагло тискал за грудь.
– А еще священник, – зло процедила она и изо всех сил ударила эстерца кулаком пол лицу. Он не ответил.
– И почему вы поймали мою ученицу, а не исчадий Мрака, которые якобы здесь были? – с непроницаемой маской спокойствия на лице спросил Веридий. Голос его был холоден и не предвещал для святых отцов ничего хорошего.
– Ну, – замялся эстерец, напрасно пытаясь остановить кровь, бегущую из разбитого носа.
– Мы уже уходим, простите за вторжение, герцог, – вмешался другой церковник, под руки взял своего раненного товарища и в сопровождении остальных святых братьев выволок его за ворота. Вскоре эстерцы потерялись во мраке ночных переулков. Как только они исчезли из виду, Веридий метнулся в дом. Его поведение показалось Батури странным, но он не стал придавать этому особое значение.
– Быстрее, – потащила куда-то вампира Энин.
– Что здесь стряслось? – оттолкнув от себя слишком назойливую девушку, спросил Батури.
– Тут были вампиры, – с готовностью отозвалась колдунья.
– О чем ты? – не поверил Клавдий. Никогда бы он не смог предположить, что на Ливуазье, единственного представителя дома Атис в Хельхейме нападут ночные охотники. У Высших для того, чтобы не делать этого, достаточно рассудка, а у низших – недостаточно смелости.
– Я убила троих, – гордо вскинула подбородок Энин, хотя позже несколько приуныла. – Но двум удалось сбежать. Идем, идем за мной, мы еще успеем их догнать. Ты успеешь.
Батури ее уже не слышал. Его внимание привлек Ливуазье, который вышел из усадьбы, держа на руках Марту. Лицо вампира было искривлено в гримасе, а из глаз его катились слезы. Взгляд его был бездумным, переполненный болью и отчаянием. Никогда за всю свою долгую жизнь Батури не видел подобного выражения глаз, Клавдию казалось, что на него смотрит пустота, безумная, яростная, пустота.
– Они убили Марту, – Веридий сделал еще несколько шагов вперед, но рухнул на землю и уронил мертвую девушку, словно у него не было сил, чтобы держаться на ногах. Подполз к ней, обнял за плечи и прислонился ухом к недвижимой груди. – Сердце не бьется, – голосом лишенным эмоций выговорил он. – Как у нас, Клавдий. Не бьется. Мертва. Они убили ее…
– Вижу, – бухнул Батури и рванулся к усадьбе.
Двери были выломаны. Готический холл превратился в кровавое месиво. Кровь была повсюду: на полу, на стенах, на потолке. Клавдий не взбежал, взлетел по лестнице на второй этаж. На секунду задержался у молодого, новообращенного вампира, который еще не успел умереть, но был недалек от этого. Добил. И поспешил дальше. К спальне Анэт. К спальне Долорис.
Комната была пуста. Ни души. Лишь горстка пепла лежала у кровати в кругу крови, а в ней пылился кинжал с искривленным лезвием, точь-в-точь копирующий «Смерть Каэля». Дубликат, сработанный карлами из Черных Кряжей, наследственная реликвия дома Атис, лишь в немногом уступающая оригиналу.
Клавдий подбежал к колыбели, но никого в ней не нашел. Пущенной стрелой метнулся обратно в сад, где остались еще не пришедшая в себя после магических поединков Энин и убитый горем Веридий.
– Где ребенок? – Клавдий подбежал к Энин, схватил ее за плечи и начал с силой трясти. Девушка не реагировала, уставившись на мертвое тело Марты и с ужасом думая, какая участь уготовлена ее сестре. – Я спрашиваю тебя: где ребенок?!
– У Каэля, – вместо нее ответил Веридий. Вампир сидел у трупа своей возлюбленной, уронив голову на грудь, и лил молчаливые слезы.
– Ты… – внимание Батури переключилось на Ливуазье, глаза вампира налились кровью, а клыки удлинились, предвкушая скорую бойню. – Ты, твою мать, привел их сюда. Ты натравил их по моему следу. Поэтому и спешил. Ты… – желваки на скулах Клавдия напряглись, он с силой сжал кулаки, костяшки на его пальцах побелели. – Проклятый предатель…
– Прости, – меланхолично отозвался Ливуазье, но Клавдий его уже не слышал. Он напрыгнул на друга, как дикий зверь, повалил на землю и начал бить кулаками по лицу, вымещая злобу и ненависть. Веридий не сопротивлялся, со смертью Марты внутри него оборвалась струна, которая тянула к жизни, которая заставила пойти на предательство. Со смертью Марты истлело все. – Прости… – отплевываясь кровью, твердил Веридий, – прости…
Батури избивал Ливуазье и не мог остановиться. Клавдий сам столько раз предавал, не друзей, но союзников, столько раз нарушал клятвы, что потерял счет изменам. И все же не верил в предательство Веридия. Сотни лет дружбы. Пуды съеденной на двоих соли и бочки выпитого вина. Десятки людей и вампиров, их жизни и судьбы, которые неразрывно связали двух друзей. Неужели, этого было мало, чтобы остаться верным до конца?
– Почему? – дрожащим голосом выдавил из себя Батури и опустил руки. – Почему, Куница? Почему?
– Они были здесь до твоего прихода, – сплюнув тягучей кровавой слюной, ответил Веридий. – Шавки Каэля. Он знал, что ты придешь ко мне. Лисы всегда убегают другой дорогой, запутывают следы, но ты оказался плохим лисом. Сам пошел в ловушку.
– Ты мог предупредить меня, – процедил сквозь зубы Батури и нащупал на поясе смертоносный кинжал с искривленным, зигзагообразным лезвием. – Мог предостеречь.
– Прости… – только и сказал Веридий. – Прости, я не мог иначе. Они бы не оставили жизнь ни мне, ни Марте… – взгляд Ливаузье скользнул по телу возлюбленной, которая была рядом, на расстоянии вытянутой руки, но в тоже время – бесконечно далека. – Теперь она мертва, – прошептал он, и из глаз вновь покатились слезы, а рука сама потянулась к телу убитой.
Батури стянул с пояса кинжал и приставил к шее Ливаузье. Веридий этого даже не заметил, все его внимание было обращено на Марту, на ее неморгающие бледно-голубые, как заледенелое озеро, глаза. В них не читалось страха, лишь холодная уверенность, которая останется в них навеки. Марта знала, что умрет, но решилась на шаг, стоивший ей жизни, чтобы защитить чужого ребенка. Она всегда любила детей, жаль не успела родить сама, не смогла. Из-за него, из-за Веридия.
– Ты хочешь меня убить? – мутным взглядом посмотрел на друга Ливуазье.
