– Ты хочешь меня убить? – мутным взглядом посмотрел на друга Ливуазье.
– Не хочу, чтобы ты предал меня снова.
– Тогда сделай это. И не медли.
– Проклятье! Ливуазье, как ты мог?! Я исправлю твою ошибку…– Батури резко встал, спрятал «Смерть Каэля» обратно за пояс и, обратившись в кожана, взмыл в небо.
– Стой! – вслед ему бросил Веридий и метнул в летучую мышь огненный шар. Батури не успел увернуться. Пламя пожрало черный силуэт, но огонь быстро исчез, а огромный размеров кожан рухнул на зеленую траву магического сада, медленно обретая людское обличье.
– Ты не друг, Ливаузье, ты – дерьмо, – мыслеречью обратился к Веридию Батури ибо огонь опалил ему горло и говорить было сложно.
– Один ты не справишься, – вслух отвечал герцог. – Я полечу с тобой, и мы вместе освободим девушку и ребенка.
– Поршивый предатель, я не приму твоей помощи. Не хочу бояться удара в спину, – мысленно ответил Клавдий и, решив не дожидаться, когда регенерация восстановит обожженную кожу, стал медленно плести заклинание, исцеляющее мертвую плоть.
– Они поставили на тебя ловушку, не лезь к ним раньше времени…
– Оплакивай свою дохлую кошку, – зло выдавил из себя вампир, когда залечил полученные раны. – А я обойдусь без твоих советов.
Энин молча наблюдала за разворачивающейся картиной в десятый и в сотый раз прокручивая в голове увиденную сцену, когда Высший вампир пил кровь ее сестры. Теперь Анэт обречена. Ни святая Симиона, ни великодушный Эстер, ни друиды, ни целители не смогут остановить вампирский яд, который попал в ее кровь. Анэт умрет, если ее не инициируют и не сделают одной из кровососов. Но ни мысли смерть, ни об обращение в вампира почему-то не пугали Энин. Отнюдь. В ее голове возникла шальная затея.
Колдунья подошла к Батури, опустилась перед ним на колени, нежно прикоснулась к его шее и посмотрела в кристально-голубые глаза вампира.
– Укуси меня, – попросила она.
– Пошла вон, – смахнул с себя ее руку Батури.
– Укуси меня! – схватив Клавдия за плечи, уже потребовала Энин. – Анэт рассказывала мне, что ты предлагал Сандро превратить меня в вампира, так почему отказываешься от своих слов? Кусай! – приказала она и подставила шею.
– Пошла вон! – он оттолкнул ее от себя. – Я дразнил мальчишку, зная, что он откажется. Издевался над ним. Или ты подумала, что я говорил всерьез? Не смеши! Я повязан с тобой клятвой и если ты станешь вампиршей, то я буду обязан вечно тебя защищать. Мне хватит и твоей сестры…
– Укуси, – едва не плача взмолилась Энин, подползла к вампиру и повисла у него на шее. – Укуси, я полечу вместе с тобой и вызволю сестру. Мне уже не нужна будет треклятая алхимия и эликсиры, чтобы поддерживать жизнь.
– Понадобиться кровь, – вмешался Веридий. – Хочешь, я сделаю это вместо него? – предложил Ливуазье. – И ты будешь бояться солнца, пить кровь детей и их матерей. Когда не найдешь людей, будешь кусать животину. А потом устанешь от такой жизни и выйдешь на балкон во время рассвета. Хочешь, я подарю тебе вечность?
– Хочу, – согласилась Энин. Утерла слезы, поднялась, подошла к Ливуазье и поставила под укус оголенную хрупкую шею.
Веридия смотрел на девушку и видел, как набухают жилы на манящей шейке. В нем вновь проснулось давно забытое желание напиться горячей людской крови, чистой, без привкуса вина и сывороток.
– Нет, Куница, не делай этого, – останавливал его Батури, но Ливуазье уже не слышал. Он раскрыл пасть и оголил два острых, отравленных проклятием бессмертия клыка.
Клавдий оказался быстрее и отпихнул опьяненного жаждой крови вампира прежде, чем он укусил добровольную жертву.
– Приди в себя, Куница! – зарычал Батури и для острастки ударил герцога ногой в живот. – Хочешь потерять голконду? Снова стать кровососом?
– Я не привык отказывать дамам, – скривился в подобии улыбки Веридий. – Тем паче предложение было столь заманчивым…
– Ты та же мразь, какой был раньше, – брезгливо выдавил Батури. – Я ухожу на охоту, мразь, а ты отдашь девушку в руки священникам. И если прикоснешься к ней хоть пальцем, я сотру тебя в порош, не обращая внимания на давнюю дружбу. Тебе известно, на что я способен. Прощай!
– Стой, – сплюнув кровью, заговорил Веридий. – Дождемся утра и вместе отдадим ее Бенедикту, а после полетим в замок Каэля. Одному тебе не справиться, а я жажду мести…
– Нет, Куница, я не нуждаюсь в помощи изменника. Мучайся. Я знаю, каково это, чувствовать себя клятвопреступником и предателем, но понимать, что не мог поступить иначе. Поэтому, Виридий, я тебя и не убил. Чтобы ты вечно помнил тот миг, когда стал таким же, как и я. Прощай, Куница, и долгой тебе памяти, – сказал Батури и взмыл к небесам. На этот раз Веридий его не останавливал, лишь с силой сдавил кулаки, проклиная себя за совершенный поступок.
Глава 14. Дары темных альвов
И поселились они на остроге мира, в недрах бездонных, в теле Имира. Цвергами звать их, темными альвами. И живут они там, света бела не видя, и роют все глубже, проникая к корням Иггдрасиля. Добывают в глубинах благородные металлы и драгоценные камни, и нет счета их несметным богатствам. Но поделятся они с тобою, друже, если сможешь разыскать их в жилах Имира, одарят тебя серебром и златом. Только не спеши в гости к цвергам. Если примешь дары их, то не выпустят они тебя из своего подгорного царства, навеки заточат в лоне пещерном, а безобразные жены свартальвов заколдуют тебя, заставят любить их до конца времен, до рождения нового мира. Посему, если рок заведет тебя в жилы Имира, не прельщайся богатыми подарками, не бери в руки дары темных альвов, ибо навеки останешься в подземельях мрачных и будешь угодником бородатых колдуний.
«Байки о цвергах» народное творчество
Здесь жила магия. Неведомая никому, чарующая, обворожительная магия. Она была во всем: в сверкающих лабрадоровых стенах, в бликах начищенной стали, в блеске горного хрусталя. Всему виной было освещение. И умелые руки карлов, которые точно подгадали, где разместить светильники, в каком месте базальт необходимо разбавить лабрадором, куда поставить хрустальные вазы и шары.
Наблюдая за беготней бликов, прислушиваясь к убаюкивающему потрескиванию огня в камине и шипению фитилей в светильниках, Диорес погрузился в некое подобие транса. Он пропустил из виду вернувшегося в столовую Брока, не заметил пришедших и о чем-то тихо перешептывающихся Сидри и Сандро. Уже сидя за столом, не обратил внимания, как вокруг уселись остальные и принялись трапезничать. Ди-Дио пребывал в блаженном, ностальгическом расположении духа, вспоминал родные пещеры, домашний очаг, отца и мать. Он забыл о еде и даже не слышал голосов и звона посуды, хотя без труда различал шум огня.
