А на следующий день, все повторилось сначала.
– «Эй, разбудите ее, кто-нибудь».
Вновь этот голос, как наждачка, проходящийся по моим нервам. Открыв глаза от потока холодной воды, вылитой мне на голову, я застонала, сквозь щелочки опухших глаз глядя на серого единорога, удобно устроившегося рядом с чем-то, похожим на большую печь, сердито гудевшую из-за решетчатой заслонки. Беснующееся за ней пламя скупо освещало грязное помещение котельной, в которой, помимо меня, стояло еще несколько пони, присутствие которых я угадывала по стуку копыт и шуршанию хвостов. Тут же были и двое моих старых знакомцев, чьи побитые рожи маячили возле какого-то стола. Сумрачный Стив, все еще запакованный в высокий, гипсовый воротник, охватывающий его шею, с непроницаемой мордой, держал в зубах черный саквояж, глядя куда-то в огонь, и стараясь не обращать внимания на яростно хлещущего хвостом Моу, злорадно разглядывавшего мою, еле дышавшую, фигуру. Моргнув, я попыталась откашляться, но из горла вырвалось лишь тихое, еле слышное сипение умирающей гадюки.
– «Раг, дорогая!» – разведя передние копыта в стороны, единорог расплылся в сочувственной улыбе, выглядевшей, как злобный оскал блестящих зубов, под сверкающими в свете пламени, черными глазами – «Что с тобой произошло? Кто посмел сотворить с тобой такое непотребство? Стив, это были не вы? Или это ты, Моу, мой мальчик – не ты ли это набезобразничал? Ай-ай-ай…».
Поднявшись, жеребец встал, и медленно, неторопливо прошелся вокруг каталки, внимательно глядя на медленно капающую с нее кровь, с глухим стуком падающую на какую-то железяку, отзывавшуюся звоном разбивавшихся об нее капель. Кажется, я возбуждала у него нешуточный интерес, однако, у меня не было сил даже двинуться, чтобы отбросить сухое копыто, проходящееся по моему телу.
– «Да, полюбуйтесь. Полюбуйтесь, что за месиво! Раг, дорогуша, я рассчитываю на то, что ты обязательно расскажешь мне, кто это сделал. Нельзя же, в самом деле, так вот поступать с женщинами. Даже, если они находятся в теле лошадей».
Да, похоже, этот гад знал очень и очень много. Стоявшие рядом пони перешептывались, а две кобылы, раз за разом приходившие в мою камеру, гордо усмехнулись, глядя на горделиво прохаживающегося вокруг меня жеребца. В отличие от него, их глаза выдавали в них коренных жителей Эквестрии, и часть меня, не захлебывающаяся в страданиях и муках, тихо недоумевала, как могли обычные пони дойти до такого вот непотребства. Чем соблазнил он, чем их запугал?
– «Думаю, ты спросишь, зачем я вообще пригласил тебя сюда, к себе на работу? Почему ты находишься у нас в гостях? Знаешь, я мог бы ответить тебе на этот вопрос. Быть может, даже честно и открыто, как подобает отцу, принимающему в свое семейство новую дочь, готовую служить его делу. Наш любезный доктор Вуд очень тепло и восторженно отзывался как о тебе самой, так и о твоих навыках, равно, как и о выдающихся личных качествах, но… Знаешь, я побеседовал с другими пони, и вот они-то и открыли мне глаза, затуманенные надеждой и отеческой любовью, на то, какая все-таки неприятная ты личность, Раг. Какая ненадежная, склонная к предательству и крайне живучая, как паразит. А знаешь, что мы делаем с паразитами?».
– «Хасссс… Сталлиохрат… Не удастся…».
– «Да. Жаль, очень жаль, что все так вышло в этом поганом городишке» – развел копытами единорог, присаживаясь у изголовья каталки, и с издевательским сочувствием склоняя голову – «Но как я уже сказал тому глупцу, я готов списать затраченные на эту операцию активы – в конце концов, ты хотя бы представляешь, на какой риск я пошел лишь ради того, чтобы удовлетворить твоей поимкой одного единорога, который крайне желает познакомиться с тобой лично? Да в твоей поганой голове не уложиться, чего я смог достичь за два года! А чего могу достичь еще через несколько лет… Все мы сможем. И именно поэтому у меня не было недостатка в добровольцах. Так ведь, ребятки?».
Я утомленно прикрыла глаза. Глядеть было больно, дышать тоже, и даже думать было мучением. Я уже не знала, на что мне надеяться, как выбираться из лап этих мучителей. И я еще боялась, что это мое присутствие отравляет этот мир? Стоящий напротив пони доказывал мне, здесь и сейчас, что можно существовать вот так, не тревожа мир своим нытьем и просто жить, наслаждаясь жизнью, как жил когда-то этот человек…
Если это вообще был человек.
– «О, я знаю, что ты хочешь сказать, моя девочка» – повинуясь взмаху ухоженного копыта, подельники Боунза стали сноровисто прикручивать меня ремнями к отделяющемуся поддону каталки, мучая меня каждый раз, когда новый ремень впивался в избитое тело – «Что ты не позволишь мне уничтожить этот мир, в котором ты, по странному стечению обстоятельств, оказалась гораздо раньше меня, что это твой мир, и все такое прочее, что вы, американцы, любите говорить перед тем, как герой повергает злодея. Вот только тут у тебя вышла прискорбная ошибка – ведь злодей-то во всей этой повести ты. Именно ты».
– «Фххххх… Врхххррреешшшш!».
– «Я? Вру?» – неприятный голос единорога усилился, громко звуча под прокопченными сводами котельной. Поддон сняли с каталки, и установили на какую-то платформу, скрипнувшую под его весом – «Деточка, я мог бы рассказать тебе много занятного из того, что узнал от дорогого, умного, а теперь – бедного и очень злого на тебя, единорога Солта. Помнишь такого? Фиолетовый паренек с синей гривой и татуировкой в виде тучи? Он рассказал о тебе так много доброго и хорошего, что моя душа умилилась, и я даже пытался встретиться с тобой лично, в приватной, так сказать, обстановке…».
Платформа покачнулась, и край ее стал подниматься. Поддон заскрипел на невидимых мне колесах, и стал медленно, но верно сползать куда-то в сторону, откуда уже доносился жар пламени, курчавевшего затрещавшие волосы моего хвоста, слипшегося от грязи и крови.
«О Луна! Нет!» – встрепенувшись, я попыталась было подняться, но не смогла и рухнула обратно, забившись в опутывающих меня ремнях– «Нет-нет-нет-нет-нет! Мамочка! МАМА!».
– «… но ты разбила мне сердце, отказавшись сотрудничать со мной, как сказал наш милейший доктор Вуд. Ты похвалялась разрушить все наши планы, и даже смогла это исполнить… Но лишь частично. Поэтому, пребывая в крайней обиде на тебя, моя хорошая, я решил не дожидаться доброго Солта, и наказать тебя лично, своею рукой. Что? Я позже объясню, что это такое, мальчик мой. Теперь – просто толкай этот поддон, пока она не потеряла сознания. Право же, нет никакого удовольствия в том, чтобы сжигать бесчувственное тело! И кстати, наденьте уже на нее эту упряжь – в последнее время, я стал чересчур сентиментальным, а эти стены не кажутся мне достаточно толстыми или надежными. Эх, сюда бы мой старый подвал небоскреба «Колхейн Инкорпорейтед»…».
