— Точно, — подтвердил я. — Каждого десятого хлопнут. Римская мера наказания.
— Гоните! — снова крикнул Тытырин.
Эльфийские девчонки подняли на ноги более грязную группу, отпинали ее чуть в сторону и с помощью пик и бердышей принялись выстраивать в шеренгу.
— Да не этих! — завопил Тытырин. — Других давайте, те злостные.
Эльфы посадили уже поднятых, причем посадили так же, шеренгой, и подняли других, что почище. Я не стал считать, но на первый взгляд их было человек пятьдесят, не меньше. Ободранные, помятые и побитые. Даже непонятно, всегда такие были или их эльфы общипали.
Тытырин подошел к шеренге, хмыкнул и направился вдоль. Он отсчитывал каждого десятого и выдергивал его вперед. Набралось семь человек. Тытырин кивнул, и эльфы отогнали их в сторону.
— Вы можете валить, — Тытырин указал на семерку.
— Я думала, каждый десятый — это наоборот, — пробормотала Ариэлль.
Я тоже так думал.
— Новая справедливость, — хмыкнул я. — Так вот.
— Вы же, — Тытырин повернулся к оставшейся массе, — вы же примете муку страшную, наказания жесточайшие!
Я доел картошку, догрыз курицу, сложил кости холмиком. Мир подлости и несправедливости — это сказано сильно.
— А что с этими будет? — Ариэлль кивнула на вторую, более грязную кучу.
— А, — махнул я рукой, — продадим в рабство… Шучу, конечно. Не знаю, это Перец решать будет. Скорее всего, отпустит — их всего ничего, безопасны теперь…
Тытырин продолжал:
— Остальные же оставшиеся, безотносительно, участвовали они в преступной деятельности Деспотата сознательно или явились невольными пособниками, также приговариваются к децимации. Для особо продвинутых сообщаю — будет почикан каждый десятый. Вот она, новая справедливость!
Тытырин рассмеялся и произвел в воздухе почикивающие движения пальцами. Эльфы подняли на ноги оставшихся пленников, и Тытырин сосчитал на на сей раз шестерых.
Всех приговоренных объединили в одну кучу. Средней грязности.
— Праздник подходит к концу. — Ариэлль положила крылышко на тарелку. — Может, откланяемся?
— Ну что ты! Самое интересное ведь пропустим.
Я даже позволил себе взять Ариэлль за руку — удержал.
Тытырин взмахнул мегафоном, и появился оркестр. Два придурка с банджо, один с гармошкой. Трио затянуло похоронный марш. Конечно, в исполнении банджо и гармошки марш получился довольно фривольным, но это вполне соответствовало ситуации. Да… Оркестра я точно не ожидал, у Тытырина явно организаторский талант. Сюда вообще, гляжу, попадают или организаторы всякие, или фантазеры безбашенные, или… Хотя все сюда попадают. Все.
Тытырин, перекрикивая оркестр, провозгласил:
— Наказание оных вышеуказанных злоумышленников должно быть произведено незамедлительно! Приговор не подлежит обсуждению, обжалованию и опротестованию, слезы не помогут! Исполнение произвести посредством аутодафе!
Меньшая и наиболее просвещенная часть приговоренной толпы испуганно охнула, другая стала тупо переглядываться. Все как полагается.
— Их что, сжигать будут? — испугалась Ариэлль. — Драконами?
— Как сказать… — Я опять приятно удивился образованности своей соратницы. — Ну, частично сжигать, в моральном смысле… Короче, узришь сейчас.
Так и случилось.
— Извините, — ехидно поправился Тытырин, — оговорка вышла: не к аутодафе… к экстракции… Нет, нет, опять ошибся, к экстрадиции!
Тытырин вернулся к серьезному тону:
— Вышеперечисленные преступники приговариваются к высшей мере — к принудительному изгнанию из пределов Страны Мечты, то есть к экстрадиции по жесткому сценарию.
— Как это по жесткому сценарию? — спросила Ариэлль.
— Да просто, — ответил я. — Сначала руки отрежут, затем ноги… Да нет, нет, конечно! Перец… ну, Великий Персиваль… вышвырнет их через долгую трубу.
— Через трубу? — не поняла Ариэлль.
— Ага. Как у тебя с геометрией?
— Нормально… было нормально.
— Ясно. Какое кратчайшее расстояние между двумя точками?
— Прямая, конечно, — ответила Ариэлль.
— Верно. И когда Великий Персиваль сам шныряет туда-сюда, он шныряет по прямой. Но есть еще кривая, такой долгий путь через… если в терминах вульгарной уфологии, через туннель между мирами. По нему тоже можно, но гораздо дольше, и неприятней. Их, — кивнул я на осужденных, — Персиваль вышвырнет через длинный туннель, то есть через трубу. А это несладко. Обычный переход и то тошнотный, а через трубу… Короче, лучше перед переходом не завтракать. И не обедать. Неделю. Понятно?
— Понятно…
Тем временем эльфы Ариэлль начали выстраивать пленников в новую, расстрельную, шеренгу.
— Тут много особенностей, — пояснил я далее. — Вообще, как говорил Персиваль, попасть сюда гораздо проще, чем выпасть. Вход рупь — выход три. Те, кто выпадает отсюда естественным путем — ну, после самоусовершенствования или после того, как их тут вроде как прибили, — как раз выпадают по кривому пути. Поэтому почти все они ничего не помнят…
Ариэлль кивала, слушая меня.
— Так вот, балбесы очень скоро окажутся у себя дома. И не будут ничего помнить. Человек пять из банды, конечно, станут рассказывать про свои приключения, но их сочтут психами и станут немножко лечить транквилизаторами. Вылечат. И они тоже забудут. Только сны им останутся. И чувство потери. Знаешь, взрослые все время хотят в детство, им постоянно кажется, что там, в детстве, осталось что-то неуловимо-прекрасное, забытое… Кстати, наш доблестный Перец считает, будто сны — не что иное, как прорыв в нашу реальность реальности Страны Мечты. Лептонные потоки пронизывают мироздание во всех направлениях, несут информацию, Мечта отражается в снах. Ты замечала, что в снах все тоже этак отрывчато, ну, совсем как здесь? Идешь по лесу, и вдруг раз — в тундре оказываешься. И наоборот…
Разговорился я что-то.
— Замечала.
Ариэлль поглядела на меня с жалостью. Почему-то.
— Это неспроста, — продолжил я. — И вот еще что неспроста…
И тут появился Перец.
Он выглядел… Короче, выглядел. Перец был обряжен в длинный черный плащ с глубоким капюшоном, под плащом вороненая броня, далеко в сторону торчала рукоять меча со змеем и кашалотом, даже сапоги, и те — хоть смотрись. Красивая форма, парадная.
Представительно, медленным шагом Перец приблизился к отделенным. Повел плечами. Со спины к нему подбежал Тытырин, принял плащ.
Особого солнца не светило, но броня блеснула, полыхнула золотыми зарубками. Я усмехнулся — Перец был в шлеме с полуопущенным забралом, так что виднелся только подбородок. Лицо, что ли, не хотел показывать?
