Охотник Громол улыбнулся, и вдруг внешность его изменилась. Теперь на Глеба смотрел пожилой, гладко выбритый незнакомец в свитере и очках в золотой оправе.
– Твое подсознание, как маньяк, желающий, чтобы его разоблачили, пыталось подсказать тебе, что все, что ты видишь, – просто сон.
Громол снова обрел свой привычный вид. Глеб отвел взгляд от его лица и посмотрел на озеро. На его поверхности играли блики.
– А как же Бранимир и его стрельцы? – тихо спросил Глеб и повернулся к Громолу. – Что ты скажешь про них? Они тоже моя выдумка?
Охотник кивнул:
– Да. Их создало твое подсознание.
Глеб поднял руки и потер пальцами ноющие виски. У него слегка закружилась голова, а во рту стало сухо. Кроме того, он испытал приступ чудовищного голода, будто не ел несколько дней. Борясь с головокружением, Глеб лег на траву и уставился на небо. Белое облако, висевшее прямо над ним, не двигалось и в своей неподвижности было похоже на часть театральной декорации. Глеб разлепил спекшиеся губы и прошептал:
– Вероятно, я просто устал…
– Да, ты устал, – отозвался Громол. – Ты прошел долгий путь и едва не погиб. Но теперь все в порядке.
Охотник еще что-то говорил, но уже так тихо, что слов его было не разобрать. Лишь последнюю фразу Глеб расслышал четко, и фраза эта была:
– Пора просыпаться.
– Пора просыпаться, Глеб. Ну же! Открой глаза!
Первоход открыл глаза. В ушах стоял колокольный звон, перед глазами крутились желтые круги. Во рту стоял противный кисло-сладкий вкус.
Прямо перед собой Первоход увидел круглую, толстощекую физиономию своего друга Хлопуши. Толстяк вытаращил глаза и радостно завопил:
– Рамон! Клянусь бараньей лопаткой, он очнулся! Первоход, ты ведь уже не спишь? Скажи что-нибудь!
Глеб растянул онемевшие губы в улыбку и с трудом проговорил:
– Привет, обжора. Надеюсь, я не лежу на сковороде? И ты не собираешься засунуть меня в печь?
Толстяк захохотал и хлопнул подошедшего Рамона по плечу. Толмач покачнулся и недовольно поморщился.
– Полегче, великан. – Затем улыбнулся Глебу и мягко, чуть грассируя, произнес: – С пробуждением, Первоход.
Глеб сел на лавке и огляделся. Стол, скамейка, закопченная печь. Окно затянуто бычьим пузырем. Над дверью – маленькое волоковое оконце, почерневшее от копоти. Это была изба воренка Прошки.
Глеб взглянул на толмача. Тот выглядел неплохо. Бородка и усики аккуратно подстрижены. Смуглое, миловидное, словно у девушки, лицо его было невозмутимо, а черные глаза мерцали из-под длинных ресниц бархатистым, благородным мерцанием.
Глеб усмехнулся.
– Рад видеть тебя живым и невредимым, толмач.
– Я тоже рад тебя видеть, Первоход, – с улыбкой произнес Рамон.
Глеб поднял руку и потер затекшую шею.
– Значит, я спал.
– Да как крепко! – восторженно воскликнул Хлопуша. – Мы боялись, что ты уже никогда не проснешься!
Рамон метнул на него строгий взгляд, и Хлопуша, поняв, что ляпнул что-то не то, смутился.
– Сколько я спал? – спросил Глеб.
– Твой сон был очень долог, – ответил Рамон. – Ты проспал шесть дней.
Глеб нахмурился. Помолчал, задумчиво поскреб пальцами заросшую щеку и сказал:
– Что ж… По крайней мере, я чувствую себя выспавшимся.
Хлопуша и Рамон переглянулись.
– Скажи ему! – поторопил друга Хлопуша. – Ну же!
Рамон нахмурился, смущенно кашлянул в кулак и не совсем уверенно проговорил:
– Видишь ли, Глеб… Пока ты спал, ты менялся. Четыре дня назад ты выглядел как изможденный старик. Мория выбелила твои волосы, но во время сна они снова потемнели. От седины не осталось и следа. Твоя кожа, до этого бледная и вялая, разгладилась и стала смуглой и здоровой, как прежде. Твои мышцы налились силой. Этот долгий сон сделал тебя прежним Первоходом.
– Да. – Глеб прищурил темные глаза. – И он полностью избавил меня от страхов. Оле-Лукойе не обманул, я действительно чувствую себя здоровым.
Глеб опустил ноги на пол и нашарил сапоги.
– Помочь тебе? – осторожно спросил Рамон.
Глеб отрицательно качнул головой, натянул сапоги и пристукнул каблуками об пол.
– Первоход, а что тебе снилось? – полюбопытствовал Хлопуша.
– Мне снилось, что мы отправились в Гиблое место. С нами был воевода Бранимир. И еще двадцать стрельцов с мушкетами.
Хлопуша растерянно заморгал.
– Первоход, княжьего воеводу зовут Твердибой.
– Да, помню. Я же говорю – это был сон. – Глеб вздохнул и вдруг почувствовал адский голод. Чувство голода окончательно вернуло его в мир реальности. – Эй, парни, в этой хибаре есть какая-нибудь еда?
– Вот это другое дело! – обрадовался Хлопуша, повернулся и шагнул к печке. – Я поджарил для тебя цыпленка, Первоход! – крикнул он, ворочая сковородки. – Правда, это было позавчера, и за два дня он немного остыл.
Вскоре здоровяк вернулся со сковородой и брякнул ее на шаткий стол. Один бок цыпленка был объеден. Заметив это, Глеб усмехнулся.
– Вижу, цыпленок не только остыл, но и потерял в весе.
– Я не виноват, – смущенно прогудел Хлопуша. – Этот проклятый цыпленок все время попадался мне на глаза.
Глеб набросился на еду так ретиво, что Рамон и Хлопуша раскрыли от удивления рты. Разделавшись с цыпленком, Глеб поднялся на ноги и потянулся. Чувствовал он себя великолепно. Откинув со лба темную, длинную прядь, он взглянул на Рамона и сказал:
– Надеюсь, пока я спал, вы с Хлопушей не пропили мое оружие?
Рамон, не говоря ни слова, прошел к шкафу, распахнул скрипнувшую створку, вынул из его затхлых глубин кожаную перевязь, меч, кинжал в дорогих ножнах и пояс-соты с метательными ножами.
Затем вернулся к столу и с грохотом вывалил оружие на широкую столешницу. Глеб взял ножны с мечом, обхватил пальцами рукоять и слегка обнажил клинок. Затем снова вложил меч в ножны, взглянул на Рамона и сказал:
– Спасибо, друг.
Затем он прошел к вешалке, снял с гвоздя замшевую, затертую до дыр куртку и надел ее. Повел плечами, услышал легкий треск и усмехнулся:
– Видать, я и впрямь раздался в плечах, пока спал. Скажите-ка, друзья, князь Добровол все еще лютует?
– Еще как, – мрачно проговорил итальянец. – Два дня назад на Сходной площади обезглавили двух молодых парней – за то лишь, что они посмели срезать несколько снопов пшеницы на княжьем поле.
– А отцу одного из них, который видел это и не донес охоронцам, Добровол приказал отрезать язык, – хмуро пробасил Хлопуша.
Рамон сдвинул черные брови и вздохнул:
– После того как снова у княгини случился выкидыш, Добровол совсем озверел. Охоронцы хватают молодых девиц прямо на улице и привозят к нему в покои. А если девица оказывается не девицей, Добровол, вдоволь насытившись, отправляет бедняжку на конюшню, где ее хлещут плетьми до тех пор, пока спина не превращается в кровавое месиво. Князь говорит, что так он учит распутниц приличию.
