— Слава Тебе, Господи, — бормотала Ильдир, — Единый, Милосердный, Создатель Мира, Радетель жизни…
У меня шумело в голове от всех этих переживаний. Под Твоей рукой ходим, Господи. Вернусь в Бессмараг, поставлю по свечке Альберену и Маранте, ибо благословение их было с нами сегодня.
Мы потихоньку двигались к дому, обмениваясь бессмысленными восклицаниями и улыбками, словно толпа осененных Благодатью.
Нас встретила недоумевающая коза: мол, бросили, разбежались, никакого почтения к ее козьей милости. Мотылек от переизбытка чувств (а может, от голода), кинулся ей на шею. Мы оставили эту парочку лобызаться во дворе, а сами прошли внутрь.
Иль занялась печкой. Сыч развесил наши плащи по стенам, сушиться, а меня заодно заставил снять промокшие сапоги. Мне были выданы меховые ингские чуньки, те самые, в которых еще недавно разгуливал Мотылек.
На столе появилась знакомая бутыль с прозрачной жидкостью, горшочек с медом, кружки.
— Ха, — обрадовалась я, — А мы тоже не с пустыми руками. Альсатра, вот.
Из сумки была извлечена оплетенная лозой фляга — еще с вечера я воспользовалась разрешением Этарды и навестила кладовые.
Вернулся Мотылек.
— Белая Звездочка сегодня в последний раз поделилась со мной кровью, — заявил он. — Теперь я сам буду… искать свою пищу.
— Ты уверен? — засомневалась Летта.
— Да. Спасибо вам.
— Иди-ка переоденься, парень, — сказал Сыч. — Возьми там сухое, в сундуке. На вот полотенце, голову вытри. С тебя льет, как с утопленника.
Мотылек скрылся в закутке.
— И что он теперь будет делать? Охотиться? — спросила Ильдир, которой перевели Мотыльково заявление, — Опять по чужим хлевам?
Сыч отмахнулся.
— Не, он в долину носа не покажет. Сейчас у него силы есть, да и крыша над головой имеется. В деревню-то он тогда только подался, когда обморозился так, что летал еле-еле. Совсем ослабел, да еще снежный кот его потрепал. Парня мороз в деревню погнал, не голод. А тут, вдоль Алхари, дичи много, мне ль не знать. К тому же в доме завсегда найдется мед, молоко или пара яиц. Так что не беспокойтесь, барышни. Не пропадем.
Мотылек в свежей рубахе вышел из-за печи. Обеими руками он приглаживал всклокоченные волосы. Сыч кивнул на табурет.
— Садись. Будем праздновать. Ты у нас сегодня вроде как именинник.
Сыч разлил всем альсатру, себе — из бутыли.
— Именинник — что это?
— Вроде как новорожденный.
— О! — сказал Мотылек, — Новорожденный. Это правда.
— За тебя, парень.
— За тебя, Мотылек. Удачи тебе.
— Спасибо.
— Будь здоров.
— Будь счастлив, переведите ему.
— Будь счастлив, дорогой.
— Спасибо, о… Спасибо.
Я откинулась к стене, блаженно жмурясь. Мотылек нагнулся к моему уху.
— Это вино… Я помню. То самое?
— То самое. Тебе нравится?
— Да. Очень.
— Оно называется альсатра. Альсатра — это провинция в Талориле. На мертвом лиранате «аль» означает «меч». Но скорее название, как и мое имя, произошло от «альзар» — «острие, осколок, режущий край».
— Вино совсем не… не режет. Это, — он указал на Сычову бутыль, — режет гораздо сильнее.
— Да нет, Мотылек, смысл не в том, режет вино или не режет. Вино называется так же, как место, где его изготавливают. А почему так называется место, я не знаю. Правда, я слыхала, там много оврагов. Тогда название «Альсатра» можно толковать как «изрезанная оврагами».
Мотылек покачал янтарную жидкость в кружке.
— Ты принесла это вино сегодня… Ты знала, что Ветер… Что я не упаду?
— Я была уверена, Мотылек.
— А я — нет, — он опустил глаза.
Конечно. Тебе полагалось поволноваться. Зато сейчас… Какое счастье!
— А у тебя уютно, Сыч, — сказала Летта, — Все такое опрятное, любо-дорого.
— Эт’ парень старается, — охотник потрепал Мотылька по плечу, — Он чистюля. Что бы я без него делал?
Я любовалась на румяные улыбающиеся лица и млела от тепла и покоя. Хотелось, чтобы этот вечер длился долго-долго.
И вечер длился, и все улыбались, желали друг другу счастья, пили альсатру и болтали ни о чем.
Часть вторая. Кошачьи лапы
Рожденьем расписана жизнь —
до могилы,
И ты судьбою почти доволен —
До крови, что руки твои обагрила.
Но помни — ты над собой не волен.
Себя обманешь,
Судьбу не обманешь —
На волю рвешься —
петлю затянешь.
Петля-ошейник и цепь стальная —
Ты лишь во сне становишься храбрым,
Судьбу жестокую проклиная,
Надеясь, может, петля ослабнет —
Судьбу обманешь,
Богов обманешь,
Ошейник сбросишь,
свободен станешь!
Свобода твоя — пустая химера.
Ты путаешь след, погоню сбивая,
И, страх с тоскою тебе отмерив,
Смеются боги, с небес наблюдая.
Судьбу обманешь,
Богов — не обманешь,
На Лезвие встанешь —
в Бездну заглянешь.
И одиночество крылья мрака
Простерло над глупой твоей головою,
И в темном углу вздыхает собака,
А прошлое молча стоит за спиною.
Кого обманешь,
Кого не обманешь,
И ждать устанешь,
и лгать устанешь.
А боги следили с небес за тобою
И над безумьем твоим смеялись:
Смотрите!
Он все еще спорит с Судьбою!
И, как насмешку — тепло послали.
Себя и обманешь
И не обманешь,
Но дверь распахнешь
и руку протянешь.
На Лезвии связке не удержаться —
Себе позволил ты слишком много,
Но, если придется все-таки драться —
За чьей спиной окажутся боги?
Богам заплатишь,
Судьбу сломаешь,
С Клинка сорвавшись,
кон доиграешь.
Судьбы начертанье посмев нарушить,
Над прошлым празднуешь ты победу,
Мечтами о будущем греешь душу,
А прошлое молча идет по следу.
Богов обманешь,
Себя не обманешь —
Кем был, тем остался,
другим — не станешь.
В минувшем — корни, их не отбросишь —
Не рвется нить и не глохнет память.
Настанет день — размотав клубочек,
Права свои прошлое
властно предъявит.
Брату — не скажешь,
Друга — обманешь
И перед прошлым
с усмешкой встанешь…
Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
Сперва Стуро, как вчера, накручивал круги. Чтоб видно его было. И мы с Альсареной, как два идиота, пялились на него, и дух захватывало от невозможности виденного нами. А потом козява заложил крутой вираж и унесся к черту на куличики, скрылся за Алхари, канул… К едрене маме.
