Я поднял взгляд на Терста.
— Вы думаете, целью нападавших было изъятие «клемансины» с кровью Гебриза?
— Не думаю, а знаю, — сказал Терст. — Ящичек с секретом, в котором ее хранили, так и не был найден. Впрочем, я тоже сообразил поздно. Убийство Полякова, ваша эта дуэль, затем уже Синицкий… трудно…
Огюм Терст вздохнул.
Он вдруг показался мне смертельно уставшим. Посеревшая кожа, красноватые белки. Возможно он не спал несколько дней. Неприятное чувство кольнуло меня — будто я вижу не учителя, а его тень, бледную, исчезающую, последнюю.
Снова, как с Мухановым, я испытал предощущение потери. Но Муханов наверняка еще жив. Нет оснований не верить Диего.
— Знаете, почему мы задержались здесь? — спросил Терст, забирая газету и укладывая ее обратно в карман пальто.
— Это связано с отцом?
— Нет, — полковник шевельнул губами, складывая их в грустную усмешку. — Нас обложили, Бастель. Государя… меня провели, как мальчишку… Могу сообщить вам, что с полудня поместье находится в осаде.
Я тряхнул головой.
— Как? Но Гебриз? А бегство Зоэль? Для осады как-то…
— А они им нужны? Им нужна кровь Кольваро и Тутарбина. Вот и все.
— Откуда… — Я вскочил. — Вы точно уверены?
Терст ссутулился.
— Был бы не уверен, не говорил бы. На севере и юге на подъездных дорогах, верстах в полутора отсюда, были выставлены посты. Я пометил там по одному человечку. Утром не откликнулся один, во время вашей встречи с Гебризом — другой. Вряд ли оба просто стерли кружок моего пальца. Вывод? Вывод: оба уже мертвы.
Я зашагал по комнате, грызя ноготь.
— Это что, армия?
— Очень может быть.
— Откуда? «Пустокровники»?
— Сядьте, — показал на стул Терст. Я сел. — Нам в любом случае придется держать оборону. За жандармами, расквартированными в деревне, я уже послал.
— Может, отправить за помощью в Леверн или Ганаван?
— Уже. Еще утром, пока вы с Сагадеевым разоблачали даму, слепил трех человечков. Повезет, завтра доберутся. Только штурм, скорее, будет или ночью, или на рассвете. Вряд ли успеют.
— До Леверна, если гнать, конному можно добраться за шесть, даже за пять часов. Гамакский жеребец — два-три часа.
— Плюс час на все про все. Плюс семь, восемь часов спешно сформированным отрядом обратно. — Терст поморщился. — Нет, не выход. Да и нет у нас гамакских жеребцов.
— А где сейчас государь?
Терст покосился на Майтуса.
— В доме, — сказал он. — И изъявил желание сражаться.
Я с облегчением выдохнул.
Если бы государь-император безвольно вручил себя нашим рукам и понадеялся на внезапную благодать, а, тем паче, замкнулся бы в собственных страхах, дело можно было сразу считать проигранным. А так…
— Мне кажется, — сказал я, — это все же связано с Ассамеей.
— Знаете, Бастель, — тихо ответил Терст, — мне бы очень не хотелось в это верить.
— Почему?
— В Тайной службе хорошие, даже замечательные архивы. А я умею додумывать пропуски, старые цензурные правки и недописанное в документах. Кажется, нас ждет страшное. Если это пришло из Ассамеи…
Он прикрыл глаза.
— Не хотелось… — шевельнулись его губы. — Очень не хотелось бы.
— Вы тоже, — разочарованно прошептал я.
— Что — тоже? — посмотрел на меня Терст одним левым глазом. Пусть и красноватым, но ясным, внимательным.
— В унынии.
— Нет, но приходится сознавать, что я больше защищаюсь, чем атакую или действую на опережение. Нехватка времени, Бастель. И нехватка умных голов. Жандармский корпус, увы, до прискорбного мал, у местных полиций хватает и своих забот, а людей, толково умеющих что-то делать по крови, не наберется и двух десятков. При этом один десяток вынужден путешествовать со мной и государем. Может статься, вы есть и будете моя единственная надежда.
— Я знаю. Кольваро-защитники…
— Не поэтому.
Мы не договорили — скрипнула дверь.
В комнатку вошли Сагадеев, Тимаков и Лопатин.
— Господа…
Тимаков нес два стула.
Лопатин, пожав нам руки, сразу облюбовал подоконник. Я и Терст подвинулись от постели, переместившись ближе к окну. Сагадеев подкатил туалетный столик.
Расселись.
— Господа, — взял слово Терст, — благодарю за отзыв на приглашение. Положение серьезное. Здесь государь-император. И это известно нашему врагу. Его кровь и кровь Бастеля являются предметами не объявленной охоты. Мы выслежены и окружены. Так что я ожидаю штурм поместья сегодня ночью. Может быть, на рассвете.
Лопатин повернул голову.
— Вы серьезно?
— Более чем.
Огюм Терст достал и разложил на столике план усадьбы. Лопатин, спрыгнув на пол, перевесился через плечо обер-полицмейстера.
— Итак, что у нас есть? — заводил пальцем Терст. — Южные ворота, центральные. Ограда не сплошная, с запада, со стороны деревни вовсе поле да склон. С востока лес и какой-никакой обрыв, это за гостевыми домами. С севера — холмы и ивняк, и тоже оградка, от конюшни с манежем до каретного двора. Словом, три из четырех направлений мне видятся уязвимыми. Да и четвертое… — начальник Тайной службы двинул карту к Сагадееву. — Николай Федорович, у вас военный опыт, что скажете?
Обер-полицмейстер подергал ус.
— Скажу… — он умолк, изучая карту. Промерил пальцами расстояние от ворот до главного дома, почеркал ногтем у оранжереи и остатков башни. — Сколько будет нападающих?
— Думаю, до пятидесяти, — сказал Терст.
— Хм… — Сагадеев задумался. — Всех в усадьбу, баррикадируем окна первого этажа. Из гостевых домиков только ближний флигель может быть полезен. Фамилии держат дом кровью, пехота и жандармы ведут прицельный огонь. По периметру предлагаю развести костры. Собственно, вряд ли что-то еще…
Он поднял голову. Терст кивнул.
— Игнат Степанович, у вас тоже опыт, что вы думаете?
Сагадеев подвинулся, и Лопатин, подступив, прижал карту ладонью.
— Николай Федорович прав, единственное пригодное для обороны укрепление — сама усадьба. Она старой постройки, цоколь каменный, стены камень и кирпич. Двери крепкие. Наверное, я бы тоже не стал распылять наши силы. — Он поднял глаза на Терста. — Помощь ожидается?
Цехинский божок кивнул.
— Поздним утром. В лучшем случае. Но я бы ждал еще позже.
— Тогда… — Лопатин обежал карту взглядом. — Я бы все же предложил вариант с двумя линиями обороны. Костры — это первая линия, дальняя, для хороших стрелков. Стрелков можно расположить на крышах. Шагов триста, кажется, до ворот?
— Четыреста, — сказал я.
— Кровь моя, — пробормотал Сагадеев, — и это в сердце империи. Чтобы мне кто-нибудь сказал, что высокие семьи, императора! будут брать штурмом!
