Маринка вовсе не надеялась разжалобить старуху, у нее случилась настоящая истерика, хотя к ним она склонна совсем не была. Она в кровь разбила руки, когда стучалась в толстые бревна и пыталась пробить их насквозь. И все потому, что она проспала! Маринка не смыкала глаз всю ночь, сначала ждала, когда старуха заснет. Но попытки выбраться через окно ни к чему не привели – если, ободрав уши, можно было просунуть голову наружу, то плечи туда не пролезали совсем. Тогда Маринка попробовала уйти через дверь, и, на ее счастье, она оказалась не заперта. Давно наступила ночь, стояла абсолютная темнота, Маринка вышла на крыльцо, всматриваясь во мрак, но ничего не увидела. Она ощупью спускалась по ступенькам, когда сильные руки старухи втащили ее обратно в дом.
– Убиться захотела? Белый свет не мил? – старуха вытащила из печки горящую головню и швырнула ее со ступенек вниз. Судя по тому, как долго внизу маячил огонек, падать бы Маринке пришлось глубоко.
После этого Маринка начала ждать, когда старуха уйдет, и глядела в блюдечко на Игоря. Но вредная хозяйка избушки никуда не собиралась: на рассвете она отвела Маринку к колодцу и дала умыться, предложила даже истопить баню, накормила ее пышными блинами с медом и с вареньем, а потом села на печь и принялась прясть. Игорь спал, нитка, которую пряла старуха, монотонно наматывалась на веретено, и Маринка сама не заметила, как задремала. Наверняка, старуха только этого и ждала. И наверняка она подсмотрела в блюдечко за Игорем, чтобы его подкараулить.
Глупо было надеяться на то, что медвежонок испугается и убежит. Даже если бы Маринка не проспала его приход, она бы все равно не смогла его ни в чем убедить. Но ей казалось, что это она виновата в том, что не сумела вовремя убежать, не подобрала нужных слов, чтобы он ей поверил и ушел, и ей оставалось только стучать кулаками в стенку и кричать, увидев старуху в окне.
Когда же старуха вернулась в избушку и принялась точить кривой нож, Маринка живо представила, как этим кривым ножом она станет резать медвежонка, и совершено перестала соображать. Она билась головой об стенку и ломала руки, и старухе пришлось намертво прижать ее к сундуку. Но тогда Маринка стала задыхаться от слез, спазмы стискивали ее грудь так, что ей самой становилось страшно, но остановиться она не могла. Старуха насильно влила ей в рот какой-то отвар, и пообещала, что медвежонка не тронет, только Маринка не могла успокоиться еще минут десять. А потом ее трясло крупной дрожью, старуха накрыла ее теплой шубой, сунула блюдечко ей в руки и залезла на печку, прясть свою пряжу.
– Медвежье Ухо ничего не боится, – злобно сказала Маринка старухе, посмотрев на Игоря, – он там сидит и читает.
Старуха ничего не ответила, только усмехнулась, а Маринка сама не заметила, как уснула под монотонный шорох ее веретена. Наверное, в отваре, который дала ей старуха, было какое-то снотворное.
Разбудил ее аппетитный запах, исходящий из печки – готовила хозяйка избушки превосходно.
– Что? Проголодалась? – старуха довольно ухмыльнулась, – садись, обедать будем.
Маринка хотела попросить покормить Игоря тоже, но, взглянув в блюдечко, увидела, что он сидит на крыльце бани и ест суп из глиняного горшочка, закусывая его огромным куском хлеба. Она посмотрела в окно над столиком – Игорь действительно сидел совсем рядом, живой и невредимый. Только в блюдечке изображение было крупней и четче. Маринка помахала ему рукой, но старуха погрозила ей пальцем:
– Не отвлекай его. У него теперь служба есть, ему с тобой лясы точить некогда.
– А какая у него служба? – тут же спросила Маринка.
– Не твоего ума дело. Сослужит мне эту службу – я тебя отпущу.
– Правда?
– Я никого не обманываю. Я всегда правду говорю.
Наверняка, старуха придумала какую-нибудь каверзу. Не может быть, чтобы она так легко согласилась отдать Маринку Игорю. Но спросить во второй раз Маринка не решилась.
Супчик, которым ее угощала старуха, оказался превосходным – наваристым, острым и сытным. А такого хлеба Маринка вообще никогда в жизни не пробовала.
– А как вас зовут? – из вежливости поинтересовалась она, наворачивая похлебку.
– Кто как. Кто бабкой, а кто бабушкой. Но если бабушкой тебе не удобно, то зови меня Авдотьей Кузьминичной.
– А вы здесь всегда живете? – Маринка осмелела.
– Всегда, всегда… – кивнула старуха.
– И вам не скучно?
– Мне не бывает скучно.
– А тогда зачем вам я?
– Ха! – старуха качнула головой, – много будешь знать – скоро состаришься. Живи и ни о чем не думай. О тебе есть кому подумать и кому побеспокоиться. Сегодня отдыхай, в окно смотри – сейчас твой суженый моих лошадок покажет. Может, и на крылечко тебе позволю выйти, да и сама на них полюбуюсь. Давно на них никто верхом не сидел. А завтра научу тебя кое-чему, не сидеть же тебе без дела над своим блюдечком. Хоть бы посмотрела на бабушку свою, на отца с матерью – нет, уперлась в своего ненаглядного! А ведь оно что хочешь показать может – страны заморские, людей диковинных…
– Видела я страны заморские и людей диковинных по телевизору. Только со звуком, – Маринка глянула в блюдце – Игорь уже поставил горшочек на крыльцо и пошел в сторону конюшни.
Она быстро доела суп и поинтересовалась:
– А посуду тут как моют?
– Никак, – старуха взяла ее освободившийся горшочек в руки, дунула в него, показала Маринке абсолютно чистое дно и поставила на печь.
– Ой как здорово! И пол не метут?
– А чего тут мести? Дунул, плюнул…
– Если бы у меня дома так было! – восхитилась Маринка.
– Этому тебя и научу, – лицо старухи расплылось в довольной улыбке, – я сразу поняла, чего тебе не хватает. Ладно, бери квас и пошли на крыльцо, моих лошадок глядеть.
Деревянная кружка с квасом появилась на столе, пока Маринка сидела, отвернувшись. Она могла бы поклясться, что старуха не ставила ее на стол. Старуха сидела рядом с ней на сундуке, и никак не могла сделать этого незаметно.
Авдотья Кузьминична пошептала на дверь, и через несколько секунд она открылась. Этого превращения Маринка никак не могла осознать: только что баня была видна в окошко, а теперь на нее выходило крыльцо! Никакого поворота избушки она не почувствовала, и пожалела, что не смотрела в окно. Как будто это двор, провал в земле и лес повернулись вокруг домика, а не домик вокруг себя.
– Садись, – старуха села на крыльцо и постучала по доскам рядом с собой, – сейчас выйдет твой ненаглядный. Вот я посмотрю, как он на Жемчужинку без моей помощи влезет.
Игорь вывел во двор белоснежную лошадь, и остановился, увидев Маринку на крыльце. Маринка помахала ему рукой, он подмигнул ей и улыбнулся. И вскочил он на лошадь легко – напрасно старуха надеялась над ним посмеяться. Только Жемчужинка почему-то не пошла вперед, начала брыкаться и скакать из стороны в сторону, а потом встала на дыбы. Маринка думала, что Игорь упадет, но он удержался, и после этого лошадь пошла ровной рысью.
