— Это не к дождю. Это к неприятностям… — безучастно сказал Избор.
— Знаешь? — насторожился Гаврила, измеряя глазами облако. Ничего необычного в нем не было — облако как облако. Белое, пушистое и даже не угловатое, как ковер самолет колдуна.
— Чувствую. Будет еще возможность силой похвастаться. Может еще и знакомых встретим…
Он думал об остроголовых и песиголовцах, но Гаврила его не понял.
— Знакомых? Что еще за знакомые? Наши знакомые все перемерли — кто от старости, кто от дурости, а кто и от вредности характера. Кто с ковра упал, а кто с лодки… Один вот только Муря и остался.
— Радетель наш… — добавил усмехнувшись Исин. — Отец родной!
— А хозяин замка? — спросил вдруг Иосиф, принявший слова Избора всерьез. — Не мог же он так далеко отъехать, что бы мы его не догнали?
— Не такой уж он и старый… — возразил воевода, но Гаврила не слушая его уже погнал коня вниз — уж очень хотелось ему еще раз повидаться с гостеприимным хозяином замка. Следом с радостным визгом помчался Иосиф. Избор пришпорил коня и обогнав Исина поравнялся с ним.
— Драка будет — не лезь. В сторонке постой.
Мальчишка повел плечом, словно не слышал.
— Уши надеру, — отеческим тоном сказал Избор. — Так надеру, что новые не вырастут.
Лошади слетели с холма и в одно мгновение домчали их до леса. Не задерживаясь на опушке всадники въехали под деревья. Дорога вильнула туда, сюда и обогнув кусты Гаврила резко натянул поводья. Дорога впереди оказалась перегороженной повозками, а самая первая — с коней это было хорошо видно — стояла, накрытая упавшим деревом. Рядом с ней ожесточенно рубились двое, отражая ленивый натиск разбойников. Дрались только в одном месте, а вокруг было тихо. Там и сям сновали бородатые морды и Гаврила разочарованно развел руками. Никакого Черного всадника тут не было, а был самый обыкновенный разбой.
— Разбойники, — не скрывая разочарования сказал Иосиф. — Это что ли ваши знакомые?
— Во имя Аллаха! — пронеслось над дорогой.
Ни Гаврила, ни Избор не узнали голосов, но прозвучавший тут же рев пардуса все расставил по местам.
— Купцы!
Купцам приходилось туго. Их грабили, но выглядело это странно. Дети Аллаха стояли около своих повозок и кланялись, а разбойники, не обращая на них внимания, лазили по возкам и тащили оттуда, кому что нравилось. Это удивило даже Иосифа. Выглядывая из-за Исинова плеча, он спросил:
— Что это там, а?
Ближайшая повозка заколыхалась, и оттуда выглянул Муаммар Каффади.
— Помогите, ради Аллаха! Прогоните их!
— А сам-то что? — спросил Гаврила, вынимая меч. — Покалеченный что ли? Твое добро разносят-то.
Караванщик заплакал.
— Не могу. Пятница. К тому же полдень — время намаза!
Избор рассмеялся.
— Это что, еще одно преимущество ислама?
Он посмотрел на рубившихся около клетки людей. Два тела, что лежали в траве оказались достаточной платой за разбойничье любопытство и те не особенно напирали на них, не желая платить больше. Да и что там брать, в клетке-то? Да и сами хранители пардуса не спешили прийти на помощь каравану — свое бы сберечь…. На Гавриловых глазах они нехотя вроде зарубили еще двоих, самых любопытных и встали около клетки, покачивая чудными мечам — черной стали с голубыми прожилками внутри.
— А это кто?
— Неверные. Они своего пардуса защищают, а до нас им дела нет…
— Мечи у них хороши… — сказал Исин. — Где-то мы уже такие видели.
— Любые в обозе возьмете, только помогите!
Караванщик закусил бороду. Лицо его, искаженное рыданием мучительно содрогнулось. Он дернулся и упал назад, в повозку. Только когда он повернулся к ним другим боком они увидели, что он все же ранен. Гаврила нахмурился и посмотрел на подбегавших разбойников.
— Так вот что тут у вас!
И услышал в ответ.
— Ба! Старые знакомые! И халат сберегли, не пропили!
Атаман Шарлыга остановившись в десятке шагов посмотрел на Гаврилу.
— А я думаю кого это нам еще Боги послали? А это вы… Старые знакомые — считай родня! А раз родня, так подарки давайте!
Он повернулся к своему воинству показывая на Гаврилу.
— Этого не троньте. Он не опасен и прибытку с него никакого, а вот соседа его миролюбивого от халата освободите… Грех в таком халате одному ходить…. Сам походил — дай товарищу поносить… Да не особенно его уродуйте, я с ним за давешнее еще посчитаться должен.
Разбойники осторожно двинулись к Избору с Исином, а Шарлыга почти дружески обратился к Гавриле.
— Мало тебе ночи, — укоризненно сказал он. — И днем тебя по белу свету носит… Совесть что ли мучает?
— Жизнь такая, — следя за приближающимися врагами, отозвался богатырь…
— Жизнь? Какая же у тебя жизнь, у призрака-то? Так… Дым один.
Он поскреб затылок, кое-что вспомнил и крикнул, обступающим Избора разбойникам.
— Сапоги с него не снимайте. Он без сапог дюже лютый становится.
Избор рассмеялся.
— Нет. Теперь можно и сапоги…. Это уже не важно.
Разбойники попытались стащить его с лошади, но Избор даже не стал вынимать меч, а просто ударил их по головам. Глядя сверху на обступавших его лихих людей он ласково сказал.
— Ни стыда у вас, разбойнички, ни совести. Проезжих вот обижаете, прохожих в досаду ввергаете. Али дел у вас других нету?
— Снимай халат, прохожий, — топнул ногой атаман.
— Ну вот опять «снимай»…
Избор перекинул ноги на одну сторону и теперь в любую минуту мог соскочить на землю.
— Некому, видно, учить вас вежеству, да уму-разуму… Нет на вас ни Иль Муромца, ни Сухмата, с товарищами. Так вы уж не обессудьте, я сам вас поучу. Человек я простой и средства у меня простые, природные.
Он спрыгнул в траву и поясно поклонился лихим людям, а когда поднялся, в руке его уже был обломок дышла от одной из повозок. Первым же резким взмахом он опрокинул стоявших перед ним разбойников и под хруст костей и дерева они полетели на землю. Враги отпрянули от него, словно болотная ряска от места удара и воевода пошел между возов, зашибая попадавшихся на пути супостатов. Купцы радостно закричали, но с ковриков никто не поднялся — смотреть на воеводу было страшно. Люди вокруг него разлетались в стороны, падали — против дерева в его руках не могло устоять и железо. Он дрался легко — знал, что Гаврила и Исин не дадут разбойникам зайти со спины и поэтому смело шел вперед ловко усмиряя лиходеев. Бил он хоть и сильно, но не до смерти, как и обещал при первой встрече, с каждым ударом вколачивая в разбойников понятие добра и гостеприимства.
Шарлыга, которого Избор просветил одним из первых вынырнул из забытья у ног Гаврилова коня.
