что овсянка и хлеб не так уж похожи с точки зрения пищеварительной системы. Трансформация еды, конечно, производится, но только в специальных алхимических лабораториях; этим занимаются маги, которые, окончив Шоломанчу, проводят лет десять в обыкновенном университете, чтобы получить степень по химии и пищевым технологиям.
Можно начать с чего-нибудь, что теоретически считается питательным, и наложить сверху иллюзию, но иллюзия распадется, как только ты начнешь жевать. И итог обычно получается гораздо неприятнее, чем если бы ты просто проглотил невкусную дрянь. Единственное разумное решение – избирательно улучшить те части, которые входят в серьезный контакт с твоими органами чувств; питательные вещества из них пропадут, зато остальное успешно отправится куда надо. Для этого нужно гораздо больше усилий и маны, чем для того чтобы помахать рукой и превратить, скажем, палочку в карандаш – в данном случае тебя не волнует, что происходит на молекулярном уровне, лишь бы писать было можно. Даже члены анклавов не могут позволить себе так тратиться регулярно.
Большинство ребят выходили из школы более или менее истощенными – и все поступающие тратили изрядную часть разрешенного объема багажа на еду. Недоедание повело к росту смертей, поэтому спустя десять лет после открытия школы было решено немного ослабить магическую защиту и передавать в Шоломанчу небольшое количество настоящей еды, ровно столько, чтобы трижды в неделю школьники получали перекусы в буфете.
Но вскоре после Второй мировой войны объединившиеся американские анклавы во главе с Нью-Йорком захватили управление школой – Лондон был не в том состоянии, чтобы выдержать стычку. Они наняли группу магов-химиков, которые засели в лаборатории и разработали трансмутационный процесс, обходившийся гораздо дешевле, чем все предыдущие варианты.
Очевидно, бабушка Хлои была в числе алхимиков, которые это воплотили, – и за работу она получила место в нью-йоркском анклаве. Я уже знала, что в выпускном классе отец Хлои заключил союз с ее дядей – и впоследствии вошел в анклав, женившись на ее маме. Иными словами, папа и бабушка Хлои были волшебниками-одиночками, которые добыли места в анклаве упорной борьбой и тяжким трудом; ее родные не занимали почетных мест в совете – они, в общем, еще считались новичками. Неудивительно, что Хлоя старалась не упустить сына будущей Госпожи анклава.
Но я ничем не могла ей помочь. Я не собиралась в Нью-Йорк и следовать примеру ее бабушки тоже не хотела. Если Ориону я была дороже Нью-Йорка, значит, мне предстояло его увести, и мучиться из-за этого я не собиралась. Особенно если вспомнить, как с ним обращались дома. Ориона растили героем, а не обычным ребенком. Я много лет злилась на маму из-за того, что она не отправила меня в анклав. Я не задумывалась о том, как анклав мог поступить со мной, чего он мог требовать от ребенка, слишком маленького, чтобы бороться. Лишь бы получить свою выгоду.
Я не желала поддаваться никому – ни Магнусу, ни Хамису, ни Хлое, ни даже Ориону, если бы он лично меня попросил. Я не желала поддаваться ни Нью-Йорку, ни какому-нибудь другому анклаву – а главное, я не собиралась уступать школе.
Оставив Хлою, я в одиночестве отправилась в спортзал. Двери были заперты – в воскресенье тренировок не бывает.
За дверью непрерывно слышались глухой скрежет и позвякивание – полоса препятствий принимала очередную убийственную форму, и все ради того, чтобы сделать нас сильнее. Я долго стояла в коридоре и слушала. Это было несложно – никто не пытался на меня напасть.
– И правильно, – с вызовом сказала я. – Даже не пробуй. Ты не победишь. Мы вытащим отсюда всех. Я вытащу отсюда всех.
Драматические клятвы – это, конечно, здорово, но в понедельник явились двести человек, и мы с Орионом начали выбиваться из сил.
Новая полоса препятствий привела нас в ужас. На вид спортзал был полон цветущих сливовых деревьев, меж корней с тихим журчанием тек ручеек, последние остатки льда белели на берегах, на траве лежал бледный слой инея. Солнечный свет пятнами пробивался сквозь листву, летали птички, с деревьев раздавалось приятное манящее чириканье… пока мы не подходили близко. Тогда деревья начинали бешено колотить нас шипастыми сучьями, пробивавшими большинство защитных заклинаний, а крошечные птички сбивались в стаю и всей оравой бросались на нас, оказываясь шриками.
Я попыталась уложить их смертоносным заклинанием, но ничего не вышло. Прежде чем заклинание коснулось цели, шрики разлетелись и принялись нападать на нас поодиночке. Орион носился туда-сюда в толпе, убивая тварей по одной, но я этого сделать не могла – метнуть мощное заклинание в одного-единственного шрика, который летал вокруг потенциальной жертвы, было идеальным способом промахнуться по злыдню и уложить несколько человек.
От беды нас спасло только то, что все помогали друг другу – заново ставили щиты над теми, кто получил удар веткой, истребляли шриков на лету, если те приближались, обезвреживали облака ядовитого газа, который время от времени испускали цветки сливы. От меня тоже был кое-какой толк: на полпути деревья сменили тактику, повытаскивали корни из земли и сплелись в огромную куклу. Она размахивала руками, целыми пригоршнями подхватывала ребят и совала их в клетку у себя на груди, а потом вспыхнула, в то время как они, заточенные внутри, дико орали. Тут же вторая купа деревьев последовала примеру первой.
Щиты, которыми мы прикрывались от шриков, были совершенно бесполезны против деревянных великанов, и даже Орион не мог причинить им ощутимого вреда. Собственное пламя их не пожирало – очевидно, оно было иллюзорным, а не реальным. Они продолжали ярко гореть, пока я не разнесла их на части подходящим заклинанием, которое применяется для возведения классической темной башни. Оно использует те строительные материалы, какие есть под рукой. Пленники вывалились, а деревянные великаны разлетелись на куски и сложились в аккуратную восьмиугольную башню с толстыми стенами. Через равные промежутки они были утыканы острыми шипами; очевидно, башню предполагалось украсить посаженными на колья людьми. Все шарахнулись от нее подальше, продолжая отбиваться от шриков.
Никто не погиб, но семь человек получили открытые переломы, десяток – серьезные ожоги, двоим выклевали глаз. Алхимики неохотно поделились восстанавливающими снадобьями, которые оказались очень хороши – все травмы исцелились, как только люди вышли из зала. И никто не станет жаловаться, если выберется из школы живым ценой потери глаза. Однако мы получили суровый урок, ощутив свои пределы. Существует множество мелких и проворных злыдней. В основном именно они и переживают очистку.
В библиотеке Магнус отвел
