— А мы с Таурой? — спросила я.
— Вы и Таура будете стоять и смотреть, простите дамы, — сказал Уш, — Но госпожа Таура не в том состоянии сейчас, а вам… Я не знаю, чем ваше вмешательство может закончиться.
Шли мы долго по однобразно серой степи с желтоватой травой. Выглядело это со стороны несколько по-идиотски. Господа в красивых одеждах на прогулке после обеда в безжизненной пустыне — та еще картинка.
Я начала уже уставать: сказалось отсутствие на прошлом месте жительства значительных пеших нагрузок. Когда почти уже совсем устала, Уш приказал остановиться, так как мы вошли на территорию "одной знакомой гусеницы".
Уш что-то долго гортанно кричал, Тамареск, приложив ладони к земле и закрыв глаза, что-то шептал. Михас творил какой-то мега салат. Мега-салат для мега-гусеницы. Нечеловеческих размеров огурцы и помидоры, листья салата, кочаны капусты ложились рядом с ним и скоро гора супер-овощей грозилась померяться высотой с Эверестом.
Земля под нашими ногами загудела.
— Это она, — сказал Тамареск, — она очень расстроена.
— Она очень эмоциональна, — кивнул Уш, — у нее тонкая душевная организация, к тому же она достаточно своевольна. Но человеческое общество будет ей только на пользу. Она единственная из всех местных тварей, с которой можно договориться.
— А если не получиться договориться? — спросил Михас.
— Значит, завтра пойдем на жука обычным способом.
Огромная зеленая, с голубыми разводами по бокам, тварь стремительно накатывалась на нас. У нее были умные черные глаза и умилительные, покрытые пушком, антенки. Перворот ее был окружен роговым наростом и сейчас это нарост угрожающе открывался и закрывался. Она набросилась на Уша и схватила его своими антенками.
— Все в порядке, — поспешил крикнуть Бог, — она здоровается.
Гусеница прижимала Уша к себе антенками и что-то по-своему лопотала.
— Он опять разбил тебе сердце? — спросил Уш сострадательно, когда его опустили на землю и закончили лопотать.
Гусеница вздохнула.
— Бедняжка. Тебе надо отвлечься.
Снова горячее, очень эмоциональное лопотание, похожее на трели соловья, мурлыканье кошки и работу реактивного двигателя одновременно.
— Милая, я понимаю, что здесь нечем заняться, но видишь этих господ? Это мои друзья, им необходимо отправиться в длительное путешествие по ВСЕМУ миру. Представь себе только!
Гусеница подумала, потом осмотрела нас всех, каждого. Когда очередь дошла до меня, с ней что-то произошло. Возможности мимики гусеницы исчерпывались только изменением выражения глаз и открытием рогового нароста. Морда Гусеницы, при взгляде на меня… стала не узнаваемой. Она была больше похожа на льва, тигра или маньяка-убийцу, чем на гусеницу! Она рванулась ко мне, сбила с ног Уша. Гай и Гайне отрагировали мгновенно, выпустив в гусеницу мощный заряд стекла. Но гусенице хоть бы что, она даже не затормозила, и вроде бы, не заметила. Я успела толкнуть в сторону Тауру и начать убегать, как сзади меня схватили антенки, да так сильно, то ребра мои захрустели.
— Тихо ты, — крикнула я.
Гусеница развернула меня к себе и поднесла к одному глазу. Сеточки большого черного глаза смотрели на меня с угрозой и интересом. В детстве мне всегда хотелось посмотреть в глаза двум тварям: гусенице и стрекозе.
Ну, что? Посмотрела?
— Свята, не двигайся, не вздумай ее бить, — услышала я голос Тамареска.
— Тама, я в прямом смысле связана по рукам и ногам, чем мне ее бить? Силой обаяния? — я сорвалась на визгливые нотки.
— Она тебя приняла за детеныша, — продолжал кричать Тамареск, — она думает, что мы захватили тебя. Все их детеныши ростом примерно с тебя и черного цвета!
— Но я же стою на ногах!
— Это не имеет смысла, она не более, чем разумная гусеница. Докажи ей, что ты не гусеница!
— А что я не верблюд, я не должна доказывать? — проворчала я.
Я попыталась высвободить руку, но тут, вдоволь налюбовавшись мной левым глазом, гусеница поднесла меня к правому.
— Как ее зовут? — спросила я.
— У нее нет имени!
— Значит, ты будешь Марлен, согласна? — спросила я у Гусеницы.
Хватка тем временем ослабла, и я высвободила руку.
— Вот, видишь, Марлен, у меня есть рука. Вот и вторая рука. У меня всего две руки, не как у тебя. Я слабенький, хилый кусочек мяска по сравнению с тобой. У меня даже есть талия. У меня даже нет усиков. Господи, что я несу!
Я погладила ее по антенкам:
— Отпусти меня, пожалуйста. Я не детеныш. Я уже лет пятнадцать, как не детеныш. А то может и больше.
Гусеница медленно отпустила меня на землю. Но я все равно не удержалась и упала.
— Я пока полежу, — сказала я Тамареску, который принялся меня поднимать.
Гусеница медленно развернулась и направилась к Ушу, который сильно ударился головой. Марлен погладила его по голове антеннкой и нежно заурчала.
— Она извиняется, — сказал Уш.
Таура прикладывала заговоренную землю к ране.
— Я сейчас пришлю вам третью треть, вторая сильно повредилась.
Уш пропал.
— Таура, простите, что я вас толкнула. Вы не сильно ударились?
— Она в земле все представление просидела, умница моя, — с гордостью сказал Михас.
— Я решила, что спрячусь. Вы же знаете, о чем я, — улыбнулась Таура.
О том, что говорила Таура, я имела лишь приблизительное понятие, так как описала механизм "землепрята" лишь однажды. Ардог при серьезной угрозе жизни и здоровья должен лечь на земь, тогда он сливается с землей и даже холмика на месте не остается.
Уш появился снова, живой и здоровый, но в другом костюме.
Гусеница радостно принялась его обнимать и лопотать.
— Она согласна с вами пойти, если вы будете хорошо ее кормить, — хрипел в объятьях Уш.
— Вот, еще одна дормоедка на мою шею, — ухмылялся Михас, — колличество растет. Сначала Гай и Тамареск, потом еще Эток, потом Гуугль (я все помню). Женщины за дармоедов не считаются, я люблю кормить милых дам. Теперь еще и эта.
— Михас, представь, что это дама, — сказала Гайне.
— Ахм… Большая такая дама, ничего не скажешь. Ну, налетай давай, Дама, — Михас аккуратно потрепал ее за антенку и подвел к груде овощей.
Следующие три минуты я помню плохо: ультразвук плохо влияет на память. Пищала Марлен долго и старательно. Сожрала она все в миг, и еще одну такую кучу, и еще, и еще две. На Михаса было жалко смотреть, он был бел как мел.
— Какое счастье, что это на неделю.
— Она давно не ела. Правда, радость моя? — сказал Уш.
Гусеница ласково мурлыкала.
