Олдозиз встретил брата, одетый в воздушное женское платье с открытыми плечами; радостно улыбаясь, он протянул руку для поцелуя.
И без того испорченное настроение Монка при виде этого зрелища отнюдь не улучшилось — с удовольствием плюнув на ладонь чокнутого первого наследника, он прошипел:
— Олди, что ты себе позволяешь?! Весь дворец, наверное, уже судачит! Как ты мог показаться на людях в этих бабских тряпках?!
Олдозиз, нисколько не обидевшись на грубую выходку брата, не переставая улыбаться, вытер плевок кружевным платком, томно вздохнул, лениво выдал:
— Сегодня я не Олди, сегодня я буду Зизи.
— Ты, наверное, сильно удивишься, но я это уже заметил! — рявкнул Монк. — Бегом к себе — и закройся, чтобы тебя не видели!
— Ты — плохой! — наигранно всплакнул брат. — Зизи скучно. Зизи пришла на озеро покормить золотистых рыбок хлебными крошками.
— Рыбок?! Братец, даты окончательно спятил! В этом озере вместо воды плещется дерьмо из нашего проклятого коллектора! Рыбок оно захотело… Сходил бы лучше утопился, раз уж пришёл.
— Злой. Плохой. И ещё ты ужасно противный. Давай поиграем в желания, ведь мне скучно.
— С задницей своей поиграй!
— Фи! С ней неинтересно — у нас с ней желания одинаковые. Ну давай, ну загадывай!
— У меня, Олди, далеко не одно желание — я хочу, чтобы ты немедленно убрался из этого вонючего сада к себе, переоделся там в одежду, подобающую принцу, и больше себе такого не позволял. Кроме того, мне хотелось бы, чтобы все эти женоподобные пажи утопились в этом самом коллекторе. Далее неплохо было бы кастрировать всех твоих слуг, друзей и телохранителей, после чего пусть Карвинс продаст их в бордель, а вырученные деньги передаст в казну: эта шайка мужеложцев изрядно её потрепала — вот пусть и компенсирует.
— Так нечестно! Ты плохой! Ты много уже заказал, а я ещё ничего! Хочу желание!
— Чего тебе ещё желать? Уж не задницу ли Карвинса хочешь осчастливить?
— Нет! Он противный, и злой, и грубый! Зизи хочет покататься на кораблике с дракончиками! На «Эристаре»! С друзьями хочу кататься!
— О боги, матросы будут счастливы! Давай я лучше подарю тебе лодку.
— А лодка красивенькая? — лукаво улыбнулся Олдозиз.
— Самая красивая в Империи, — поклялся Монк. — Из цельного ореха, покрыта узорами, вся в позолоте и самоцветах, с серебряными вёслами и бриллиантовой дыркой в днище.
— А дырка зачем? — недоумённо нахмурился наследник.
— Дырка затем, чтобы все эти ходячие задницы, которых ты называешь друзьями, утонули в первом же плавании по этому чудесному вонючему озеру. Да и вообще — этим дырявым типчикам на другом плавать и не положено.
— Ты — злой! Хочу «Эристар»! Не пойду к себе и не стану переодеваться. Так и буду сидеть, пока не замёрзну от ночного холода! И ты умрёшь потом от жалости и угрызений совести!
— Я?! От жалости?! От угрызений чего?! Братец, да ты бредишь! Сиди тут хоть неделю — «Эристара» тебе не видать. Этот новейший дракононосец Империи создан не для прогулок — катать на нём напомаженные задницы я не намерен! Да не ной ты, нюня, «Эристар» ушёл в боевой поход, когда вернётся — неизвестно.
— А когда вернётся, мне можно будет покататься на нём с друзьями?
— Тебе — возможно, друзьям — нет.
— Зизи будет плакать! Зизины глазки изойдут слезами.
— Да хоть улейся слезами — ноги их на «Эристаре» не будет. Из пяти твоих друзей семеро — шпионы, мне вражеские глаза там не нужны. Я не настолько щедр, чтобы раздавать государственные секреты, да ещё и через заднее место.
— А можно, мы покатаемся на другом кораблике?
— Лодка. Озеро. Топиться.
— Зизи завтра пойдёт в этом платье на приём послов.
— Не пойдёт — я тебя раньше придушу!
— Если у Зизи будет прогулка на корабле, Зизи не пойдёт на приём — вместо неё пойдёт Олди.
— О боги!!! Ну за что мне это наказание?!!! Получишь ты свой корабль, но прогулка будет до устья Тессы — не дальше.
— Как ты мил и добр! И друзей можно?
— Бери их всех, и загружайтесь на «Илвин», когда завершится его ремонт.
— А «Илвин» — большой корабль?
— Дурак! Откуда на Тессе под Столицей большие корабли?! Река, знаешь ли, со времён Первого Императора полноводнее не стала. Вам этого брига вполне достаточно будет — все отлично поместитесь. И каюта там для тебя подходящая есть.
— Монки, ты — чудо! Заботишься обо мне, будто я твой младший брат, а не старший. Прости, если я тебя расстроил этим глупеньким нарядом, — очень хотелось пошутить. Ты же ни на минуточку не поверил, что я буду принимать послов в таком платье? Нет? И верно — это платье мне совсем не идёт, мне идёт розовое. А музыкантов можно взять?
— Бери — я сегодня сама щедрость.
— Чудно! Только вот у меня на них денег нет. Честно говоря, я даже не знаю, что там делать буду без денег. Это же так скучно. А Тори не даёт, он говорит, что ты что-то там отрезал, и теперь совет не имеет доступа к казне. И ещё говорит, что всё равно денег в ней нет.
Монк, закатывая глаза, прошипел:
— Тори я когда-нибудь отрежу не доступ, а нечто поинтереснее…
Милый братец, я распоряжусь загрузить «Илвин» припасами для всей вашей чудесной компании. Ты ни в чём не будешь нуждаться.
— Ну хоть немножечко денег дашь? Я кое-что хочу себе купить.
— Дам, — окончательно сдался Монк.
— Ты — чудо! А капитану скажешь, чтобы он приказывал матросикам танцевать?
— Прикажу. И кингстоны[3] тоже прикажу ему открыть на самой глубокой точке фарватера.
— Кинг… Что?
— Это такая штучка для развлечения твоих друзей. Дико интересная.
— Братик, дай я тебя поцелую — ты сегодня непревзойдённо хороший!
Монк, отшатываясь от надвигающегося толстяка, замахал руками:
— Олди! Я думаю, обойдёмся и без этого. И давай так — бегом к себе, и чтобы я тебя в этом платье больше не видел! И вообще в платье! Ты не шут, ты — наследник престола! И так тебя уже чуть ли не в открытую называют наследницей! Боги, как ты терпишь всю эту вонь!
— А у меня есть надушённый платочек.
Монк, не в силах больше задерживаться в этой клоаке, резко зашагал назад. Проходя мимо пажей, не удержался — раскинув руки, выбил у них игрушечные алебарды, но эта выходка не принесла ему облегчения. Почти всегда в последнее время общение со старшим братом ничего, кроме испорченного настроения, не приносило.
И ведь странно… Монк убил немало людей, причём некоторых своими руками. Закаляя волю, он целыми днями сидит в пыточных застенках — приучил себя равнодушно относиться к человеческим страданиям. Плевать, что его считают садистом, — душевное равновесие, прежде всего. Есть грязь, которую можно смыть лишь кровью, — надо заранее быть к этому готовым.
