— Эрке? — шепнула эльфийкаа испуганно и едва коснулась его лба. — Не надо…
Прохладные пальцы вывели его из транса. Он раскрыл глаза, поднял голову.
— Надо, — собственный голос подозрительно хрипел. — Надо, Баль.
В ответ эльфийка улыбнулась, светло, восторженно и хищно, и легко провела пальцем по его губам.
— Этого не надо, — она показала красное пятнышко на подушечке.
Тут только он почувствовал, что прокусил губу до крови. И — её ярость, такую же бритвенно звонкую, как его собственная. В лиственных раскосых глазах светилось то же обещание смерти, что переполняло его. Сейчас эльфийкаа походила на тоненькую, с необыкновенно красивым узором на спинке йуши, от укуса которой застывали в параличе и умирали даже мантикоры.
Пьяный запах тисовых ягод будоражил его, как предвкушение погони. Мягкими лапами — сквозь лес по следу, вместе. Ловить напряженными ушами шорохи и шелесты, носом — аромат страха, пряный, сладкий и терпкий, как свежая кровь жертвы.
Эрке поймал её руку, поднес ко рту и слегка прикусил — там, где была его кровь. Уловил мгновенную дрожь и зеленым всполохом обещание: вместе!
Напряжение мешало дышать, требовало гнать добычу, впиваться в горло. Требовало бросить жертву к ногам волчицы, а потом… глухой рык зародился в глубине горла, зеленые глаза — близко-близко — блеснули голодным отсветом. Руки сами потянулись зарыться в рыжую путаницу, притянуть…
Подавив порыв, Эрке отступил прочь и отвернулся. Медленный глубокий вздох, сосредоточиться на коконе белого мерцания, успокоить завихрения, выровнять… все. Теперь, пока не понадобится для дела, волк будет дремать.
Уже спокойный, Эрке принялся хозяйничать.
— Баль. Можно называть тебя так? — обернулся, сгружая на стол кусок окорока и миску со сметаной.
— Да, — кивнула она довольно, но садиться за стол не спешила.
— Ты давно с цирком, Баль? Иди сюда, — показал глазами на табурет и вернулся к необъятному кухаркиному шкафу.
— Три года с лишним.
Она отвечала спокойно и ровно. Словно под тонким слоем солнечно-зеленого не бурлили предгрозовой весенней степью ненависть и жажда. Тугое кольцо свернувшейся уйши — и мускусный запах волчицы, выбравшей своего волка.
* * *
До возвращения Шу Эрке успел и накормить эльфийку, и выяснить, как и почему она попала в цирк. История оказалась банальна и невесела.
Около сорока лет тому назад небогатый шер из Хурригсы отправился в гости к родне, в Бресконь. По Каменной Гати — спору нет, так на север добираться много быстрее, чем по Имперскому тракту. А в сказки о лесных духах шер Пенстаф, как и купец-обозник, не верил. Зря — Мшистые болота и Удольский лес, что клином вдаются между Валантой и Бресконью, за шестьсот лет мало изменились. Разве что живущие там эльфы стали назвать себя Мислет-ире.
Шер Пенстаф вполне благополучно добрался до родни, как и почти все его немаленькое семейство: румяная дородная супруга, строгая и чопорная младшая сестра, двое сорванцов-близнецов и три очаровательные дочки. Лишь старшая дочь, веселушка Брикка, что никак не могла выйти замуж — где же взять денег на приданое четырем дочерям? — так и осталась в Удолье.
Первые три дня под сводами старого леса она все прислушивалась, дергала мать и сестер: слышите, как лес поет? Но те отмахивались — подумаешь, ветер! А вечерами отходила от костров, всматривалась в темную зелень, пока мать не кричала ей — Брикка, куда тебя несет, дурная? На третий вечер Брикка вернулась к семье поздно, встрепанная и румяная, перемазанная соком земляники, и получила нагоняй. Ни шер Пенстаф, ни обе шиеры Пенстаф и не подумали поинтересоваться, отчего она так сияет. Только отругали за неподобающий вид и велели помогать тетушке — готовки, починки и прочих дел в таком большом семействе вдоволь.
А на четвертый вечер, едва обоз остановился, Брикка снова улизнула. Тетушка, клятвенно пообещавшая брату присмотреть за негодной девицей, только отвлеклась отогнать назойливого шмеля, как племянница исчезла. Её ждали весь вечер, обещая выдать розог, несмотря на полные двадцать лет. Ждали всю ночь — розги сменились плеткой, а под утро и отправкой в монастырь Светлой. Утром отец готов был плюнуть на будущее трех оставшихся дочек и отдать за ней единственную ценность — крохотную конскую ферму и племенного аш-тунца. Но Брикка не вернулась. Оставила все, даже любимое зеркальце в резной самшитовой оправе, подарок несостоявшегося жениха.
Счастливая Бриелле нашла того, кто заставлял лес петь для неё — Ниеринна, лесного духа. Вместе они наблюдали, как её отец тщетно уговаривает купца-обозника подождать хоть до полудня. Как плачет мать и поджимает губы тетушка, а сестрицы опасливо и заинтересованно вглядываются сумрак меж вековыми грабами и перешептываются. Как вихрастые братья, насупившись, усаживаются на задок повозки — отец не позволил десятилетним героям идти выручать сестру из лап кровожадных чудищ.
Она ни разу не пожалела, что прислушалась к песне эльфа. Ниеринн стал отцом трех рыжих, зеленоглазых детей.
Дети особенно не задумывались о том, почему мама не светится так же, как все. Только когда Баль исполнилось двадцать пять весен — почти взрослая эльфийка — она поняла, почему дедушка иногда так грустно смотрит на сына и невестку. Мама в свои пятьдесят выглядела много старше бабушки. А ведь эльфы в этом возрасте только начинают задумываться о семье и детях. Правда, ни у кого из чистокровных Мислет-ире не было троих детей — и, несмотря на седые ниточки в косичках Бриелле, эльфы нет-нет да и кидали на неё и Ниеринна завистливые взгляды.
С герцогским егерем Баль познакомилась случайно. Когда на её любимую полянку у края болот повадился за травками человек, ей не захотелось путать его в трех ясенях, напускать пчел или заманивать в трясину. В отличие от брата и сестры Баль не особо любила развлечения с людьми. Заставлять путника плутать в лесу неделями, пугать мороками, натравливать голодных муравьев или заводить к медвежьей берлоге — ничего такого уж веселого.
Этот человек показался ей интересным. Длинные черные волосы, смуглая кожа и хищный взгляд черных, как дикий паслен, глаз очень отличались от привычных рыжих косичек зеленоглазых и светлокожих сородичей, а на груди висел красивый амулет, так и манящий дотронуться. Баль очень хотелось поговорить с человеком: мать рассказывала о людях совсем не то, что остальные Мислет-ире. К тому же отец ведь выбрал в жены маму? Значит, люди — это не только опасные хищники, вроде пум или болотных гулей?
Любопытство и сгубило юную эльфийку.
Черноволосый красавец был вовсе не против поговорить. И не только поговорить — его поцелуи будоражили кровь и тешили самолюбие девочки. Егерю не понадобилось много времени, чтобы соблазнить Баль. Собственно, среди Мислет-ире любовные игры и не считались чем-то запретным. Но герцогский егерь, хоть и с удовольствием валял её по траве, считал эльфов чем-то вроде говорящих собак: он выманил доверчивую девочку из родного леса, увез за десяток лиг и посадил на цепь.
