— Грязная работа, — Гамбо меч о павшее тело легронера вытер.
— Грязная, — согласился Аратей, безучастно наблюдавший, как умирают кэтеровские солдаты под мечами его друзей. — Но кроме нас никто ее не сделает. Некому в Ара-Лиме грязную работу выполнять. С нашей стороны потери были?
— У толстяка Буко плечо сильно порезано, — Гамбо на гонца, в сугроб вжавшегося кивнул: — А с этим что? Прикажешь убить или повесить на вышке?
— Нет. Мы отпустим его.
Гамбо крякнул недовольно. Снова брат поступает неправильно. Зачем свидетелей оставлять, которые видели все и кому надо доложить могут.
— Встань, — Аратей дождался, пока гонец, мужчина лет тридцати, поднимется. — Я подарю тебе жизнь. Но за это обещай выполнить просьбу мою. Кивни, если язык к горлу примерз.
Замотал гонец растрепанными волосами, на все согласный, лишь бы не присоединиться к тем, кто рядом убитый лежал.
— Вернешься в Кэтер. Доберешься до своего императора. С твоим лобным знаком задержки в этом не станет. Да он сам тебя найдет, как только узнает, что от гарнизона дальнего приграничного один ты в живых остался. Передашь Каббару, что Ара-Лим жив. И есть у Ара-Лима защитник. Знаешь, кто я? По глазам вижу, знаешь. Передай Каббару, что я, Аратей, законный король Ара-Лима, не успокоюсь, пока не очищу страну свою от заразы кэтеровский. И если Гран будет ко мне милостив, и с твоим императором побеседую.
Гамбо короля за рукав потянул, внимание привлекая:
— Дозорные сообщают, что к посту отряд кэтеровский движется. Человек двести, не меньше. Есть конные. С ними обоз. Через час здесь будут. Встретим гостей? Повеселимся?
— Нет, уйдем. Нас всего двадцать. Пост все равно не удержим, а друзей погубим. Вернемся, когда время придет. Скажи, чтобы оставили подарки кэтеровцам, как ранее договаривались. Соберите все оружие, потушите огни. Через десять минут уходим.
Спустя десять минут, как и приказывал наследник, остался в лагере только гонец императорский. Ползал человек по снегу, снег через пальцы просеивал. Забыв о духе смерти, с которым чуть не встретился, золотые монеты и украшения в бездонные карманы запихивал. И радовался, что за страх свой сполна получил от короля аралимовского.
Еще через час кэтеровская кодра из двухсот человек подошла к посту. По команде старшего офицера остановилась у ворот распахнутых.
Встречали отряд не крики приветствия, а мертвые легронеры, на вышках к поручням привязанные. У каждого глаза вырваны, язык обрезан. Под стенами груда тел высилась, снегом падающим засыпаемая. Все до одного солдаты императорские. А на перекладине ворот, на цепи ржавой, человек болтался, со знаками цеперия на куртке окровавленной. Качался на сильном ветру, как кукла тряпичная. Глаза стеклянные взирали на пришедших. Изо рта свисали бусы драгоценные.
Ужасом наполнились сердца легронеров, когда увидели они эту картину страшную. С криками ворвались внутрь поста, надеясь, что застанут еще врага, учинившего бойню кровавую. Но пусто было среди деревянных построек. Только красный снег с неба падал, укрывая все кругом саваном пурпурным.
Зароптали легронеры, в кучу сбиваясь, со страхом на мир окружающий взирая.
Шли они к теплу и к спокойной службе в малолюдной стране. А пришли к мертвым телам, холодным казармам, да пустым амбарам. Не согреться после долгого перехода, не выпить вина горячего.
В дальнем углу казармы, под нарами перевернутыми, нашли одного живого. Гонца императорского. На все вопросы гонец бормотал слова непонятные, на бред похожие. Повторял без конца, словно заколдованный: — «Ара-Лим жив», — и показывал пальцами в сторону метели, что бушевала за стенами.
А на крыше казармы пустой сидел, внимательно за всем наблюдая, черный ворон. И если бы какой солдат с любопытством на птицу глянул, то непременно различил, как ухмыляется птица древняя.
По узкой горной тропе двигалась неторопливым шагом цепочка людей. Ледяной ветер трепал их белые одежды, пытаясь скинуть в бездонную пропасть. Над головами нависали тяжелые снежные шапки, готовые рухнуть с неимоверной высоты от одного громко сказанного слова.
Люди шли молча, сгибаясь под тяжестью ноши, вымеряя каждый шаг. Горы не прощают ошибок.
Впереди идущий остановился, поднял руку, приказывая прекратить движение. Стал карабкаться по чуть заметным ступеням вверх по камню. Метрах в трех выше тропы забрался на небольшой выступ. Откинул в сторону несколько белых веток, обнажая в скале узкий лаз. Заглянул в темноту. Затрепетали ноздри, принюхиваясь. Нет ли чужого запаха? Не затаился ли враг хитрый. Даже камням доверять нельзя. Осторожности такой Аратея Самаэль учил.
— Поднимайтесь, — наследник махнул, подавая знак, что опасности нет.
Один за другим его спутники забирались на выступ, скидывали вперед себя поклажу, а затем протискивались сами. Внутри, по пологому обледенелому спуску, скатывались внутрь небольшой пещеры. Сразу же зажигали небольшие факела, сваленные специально для этого в углу пещеры. Последний из путников, высокий гигант с тяжелым мечом, бранясь, еле пролез в лаз и, скатился по льду вниз головой.
Поднялся резво, зыркнул предупреждающе, так, что даже самые смешливые поспешили спрятать улыбки. Учитель Элибр на расправу скор. От тяжелой руки голова долго трещит.
— Все, — доложил Гамбо, поднимая связку тяжелых мечей.
Аратей, сам с такой же ношей, кивнул. Направился к темной стороне пещеры, где за камнем плоским — еще одна предосторожность — скрывался ход подземный. Коридор, в камне вековом древними горняками выбитый. Тянулся тот ход от самого Зеленого Сердца до границ Ара-Лима.
Двадцать мальчишек, самому старшему из которых едва за шестнадцать перевалило, двинулись следом. Один толстяк Буко налегке шел, руку порезанную острым ножом кэтеровским к груди прижимал. Замыкал отряд майр. Останавливался часто, прислушиваясь к внутреннему дыханию гор. Долгие годы службы научили его не доверять ни твердому камню, ни мягкой воде. Одному себе, своим ушам и глазам, да пожалуй еще и предчувствию.
Коридор каменный петлял часто, извивался, словно змея встревоженная. По сторонам от него другие коридоры отходили. Все более обманные, ямами бездонными заканчивающиеся. Либо ловушками хитроумными, из которых ни в одиночку, ни с чьей-то помощью не выбраться.
Аратей в том переплетении лабиринта один разбирался. Не один день над старыми планами катакомб сидел, не с одним горняком о ловушках беседовал. Знал, куда идти, чтобы до места самому в целостности добраться и друзей, что клятвой ему присягнули, живыми довести.
