— Что?..
— Мое имя — Стуро.
— О Господи…
Я растерялась. Что это на него накатило? Нашел время… Но что-то жгучее выплеснулось из сердца, залило щеки и уши, и здравый смысл мой поскользнулся на ровном месте и шлепнулся в лужу. Я прижала руки к груди. Пропасть… неужели мне так легко вскружить голову?
Мягко придерживая меня за плечи, он прошел несколько шагов к центру полянки. Отсюда и до кромки леса, где чернела проталина, начинался небольшой уклон. Мотылек развернул меня лицом к себе.
— Хватайся за шею.
Он наклонился, бесцеремонно подхватил меня под ягодицы и буквально набросил на себя — так, умываясь, плещут себе на грудь пригоршню воды.
С треском и грохотом распахнулись оба крыла и, наполнившись, выгнулись, зазвенели, зарокотали тихо и грозно, как тонко раскатанный металлический лист. Длинные волосы хлестнули меня по лицу.
Мимо уже мелькали стволы сосен, размазываясь в красно-коричневый забор, а за спиной Мотылька у меня на глазах затягивалась Горячая Тропа, не оставляя ни голой земли, ни наших следов — ничего.
Потом меня чуть заметно тряхнуло — и полянка, и окружающий ее лес провалились вправо и вниз. Я вскрикнула. Обнимающие руки сжались крепче.
— Держись!
Странно измельчавший пейзаж протанцевал плавный пируэт, раскланялся во все стороны и сгинул, а на его месте развернулась слепящая синева. Потом совсем рядом, сбоку, чередой проплыли блистающие зубцы Алхари. Потом жесткие волосы снова засыпали мне лицо, и я зажмурилась.
Так было хуже. Мне казалось, я падаю спиной вперед, зачем-то обхватив руками и ногами падающее вместе со мною существо.
— Держись! Спускаемся!
Ветер уперся ладонями в позвоночник. Крылья сменили плоскость, разрезая студенистый воздух, как два ножа. Откуда-то снизу, кружась, всплывала долина в кольце гор. Я с трудом сглотнула — отпустило заложенные уши.
— Ноги! Не опускай ноги!
Сизые горы, испятнанные белым и черным, пологой спиралью вознеслись вокруг. Свитые в косу волосы Мотылька взлетели прямо в зенит.
Мягкий толчок, пробежка. Еще один толчок, посильнее — в спину. И еще один — в грудь.
Ветер смолк, будто выдохся. На мне грузно шевельнулся Мотылек, сполз в сторону. По всему телу неуклюже протащилось полусложенное крыло.
— Альса, эй…
В глаза лилась лазурь. Расплывалось темное пятно головы на ее фоне.
— Альса, ушиблась?
— Нет.
— Вставай.
Я моргнула. Остывшие слезы пролились по вискам, уползли куда-то за уши. Он, склонившись, внимательно глядел на меня. Он тяжело дышал, оттягивая пальцем воротник.
— Я никогда не летала, Мотылек.
— Стуро, — поправил он. Слизнул с верхней губы пот, — Стуро. Скажи — Стуро.
— Стуро.
Он опустился на корточки, осторожно посадил меня в снегу. Пейзаж дрогнул и качнулся.
— О-ох…
Стуро привалил меня к плечу, вытряхивая снег из капюшона.
— Ничего, Альса. Сейчас пройдет. Надо посидеть… отдохнуть…
Мое дыхание скапливалось в спутанных его волосах, у самой шеи. Там было жарко и влажно. Ворот рубахи приотстал, и оттуда, из складок одежды, пахнуло теплым, терпким, винным запахом пота, и другим запахом — пронзительно-опустошающим запахом весеннего ветра.
Я переместила голову, и губы мои попали точно в яремную ямку, между ключиц. Стуро прекратил хлопать ладонью по моей спине и замер.
Мягкая пульсация крови. Губы щекотало. Я снова поцеловала — чуть повыше. И еще раз — в горло. Он сглотнул.
— Альса…
Я ощутила легкую вибрацию только что родившегося звука. Нестерпимый тонкий зуд — я едва не закричала. Стуро закинул голову, словно нарочно продлевая мне путь. Я прошла его, шаг за шагом, медленно, растягивая этот ошеломляющий момент, когда еще не нужны ни слова, ни объяснения. Я добралась до нежнейшего беззащитного местечка под челюстью, и тут ладони его стиснули мою голову и развернули лицом вверх. Я увидела его глаза, и скулы, и капли влаги на лбу и на крыльях носа.
Ах, милый, не надо говорить. Пожалуйста, не надо.
Ничего кроме «Альса, Альса» выговорить ему не удалось. Впрочем, мой лексикон оказался еще беднее:
— М-мм-м!.. — замычала я требовательно.
Губы его смешно сморщились, сложились дудочкой. Он протянул их, будто ребенок, дарующий ритуальную ласку, склонил голову набок, чтобы не столкнуться со мной носом. Я приняла его губы, неожиданно жесткие и сильные, и малость опешила от их уверенного захвата. Царапнул заживший шов, язык, жаркий, как лепесток огня, скользнул под мой, а я вдруг встретила четыре ледяных лезвия и вздрогнула, широко открыв глаза.
Щека его размывалась в оливково-смуглое пятно, над ней чуть яснее вылепливались отороченные черной бахромой удлиненные веки, а из щели между ними изливалась тьма. Я закрыла глаза.
Меня поразил иссушающий, чуждый вкус его слюны. Во рту все вспыхнуло, пробрав меня дрожью, затем окатило мятным холодом, вытянув судорогой во второй раз.
Вот это да! Я чувствовала, что растекаюсь студнем. Никогда со мною такого не случалось. Он настоящий колдун. Демон. Вампир. Я засмеялась, но смеха не услышала.
Стуро, Стуро. Твое имя, как заклинание. Я теперь могу призывать тебя, как алхимик призывает эфирное существо, но без пентаграммы, без волшебных снадобий, без жертвенного алтаря, просто окликнув.
Стуро, явись. Стуро, служи мне. Стуро, люби меня… пожалуйста…
Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник
Редда стукнула по полу хвостом раз, другой. Значит, шаги принадлежат Стуро или барышне. Скрип двери, шебуршание в сенях.
О Рургал.
Вошел Стуро с Альсареной на руках.
Я вскочил, опрокинув табурет:
— Что? Кто?
Стуро мрачно буркнул:
— Ничего. Все в порядке.
— Ранена? Упала? Да что ты, как пень!
— Не упала. Не ранена, — он свалил барышню на сундук, словно куль с тряпьем, развернулся и утопал прочь.
Редда глянула на меня, я кивнул, и собака скользнула в неплотно прикрытую дверь вслед за парнем.
Я ощупал Альсу, похлопал по щекам, брызнул водой в лицо.
— Милый… — вздохнула Альса.
Так. Час от часу не легче.
Да спит она!
Спит…
Стуро ее что, тяпнул?!
А «милый» — это из приятного сновидения. Я вспомнил собственное сновидение после аблисского укуса и поморщился.
Н-да-а, то-то он сердитый такой… Злобный вампир, одним словом. Боги мои, что там у них произошло?
Барышня пристала с геральдическими своими измышлениями и к нему? Или — рассказала парню, что собой представляет побратим его? Посоветовала от оного побратима бечь куда подальше… А Стуро обиделся… И тяпнул ее.
