— Думаете, с сыновьями будет легче? — сам не зная зачем, спросил Асгрим.
Хозяин постоялого двора оказался не таким уж плохим. Выделил просторную и светлую комнату с камином. Мальчик-слуга запалил огонь, который выдворил сырость. Я доела собранный на скорую руку ужин: квашеную капусту с давно остывшей жареной корюшкой. Уютный треск пламени убаюкивал. Едва опустела тарелка, как начало клонить ко сну. Я поскорей забралась в постель. Хотя это были не покои во дворце туатов, а скромный постоялый двор с узкими деревянными кроватями без спинок, со свалявшимися перинами и не такими уж тёплыми одеялами, но спалось здесь намного спокойнее, даже от звуков из соседних комнат удалось отгородиться. Проснулась я поздно и провалялась в постели до обеда. Вставать не хотелось, как и вспоминать о том, что наговорил мне брат и что предстояло сделать сегодня. Поднялась, лишь когда начала побаливать голова и пробуждать усыплённую встречей с незнакомцем совесть.
Умылась, оделась и вышла на улицу. Двор заливало искристое солнце. Мороз покалывал щёки. Вчерашний снег стоптался в наледь. На рыночной площади дворники посыпали её песком, чтобы прохожие не поскальзывались. Но чем дальше я отходила от ратуши, тем более нечищеными становились улицы, и тем чаще приходилось, как птице, взмахивать руками, чтобы удержать равновесие, хвататься за стены или заборы. Вскоре обнаружилось, что я не помню дороги. Вчера было темно, моё внимание поглотил незнакомец и мрачные мысли. Он вёл, а я послушно шла, не разобравшись толком куда и зачем. Очень легкомысленно с моей стороны. Хорошо, что у незнакомца не было дурных помыслов, иначе бы туго пришлось. После нескольких часов блужданий, за которые я, похоже, успела обойти весь город, впереди показалась двускатная крыша с приметным резным коньком. Сверкнули на солнце белые стены. Медвяным золотом отливали слюдяные окна в распахнутых резных ставнях. Что ж, была не была!
Я постучалась в полукруглую дверь. На пороге показался смотритель в белом с синими узорами балахоне. Я прошла к широкому письменному столу. На нём горкой лежали длинные узкие полоски бумаги для посланий. Рядом стояли чернильницы с гусиными перьями. В ряд были убраны кожаные чехлы. За отдельную плату смотритель предложил написать послание под диктовку либо отправить большое письмо кораблём до Готланда, а оттуда почтовой каретой, но тогда оно уйдёт только через две недели. Слишком долго. Я взяла полоску и твёрдым почерком вывела, что всё хорошо и не надо нас искать. Как только мы добудем клыки вэса, вернёмся сами. Свернула в трубочку и запечатала в футляр. Смотритель проводил меня в голубятню, что ютилась под самой крышей. Вдоль стен на заботливо устланных чистой соломой насестах сидели крупные почтовые сизари. Чистили перья, доклевывали остатки поданного на завтрак зерна, мелодично курлыкали.
Услышав адрес назначения, смотритель надолго задумался:
— Далеко же вас занесло! — и снял с насеста большую белую птицу. — Рюген самый надёжный, под сотню посланий за крыльями. Ни одного не потерял.
Я улыбнулась и кивнула, показывая, что доверяю его выбору. Смотритель привязал к лапке голубя футляр, шепнул адрес и выпустил птицу в открытое окно. Распахнув крылья, она взмыла в небо, превратилась в точку на горизонте и растворилась в бескрайней синеве. Я вежливо отблагодарила смотрителя и накинула пару монеток сверх обычной пошлины. Он радушно улыбнулся и проводил меня до двери, приглашая заходить ещё.
Голубиная станция уже скрылась за поворотом, когда до меня вдруг дошло: я написала совсем не то! Нужно же было попросить отца о помощи и расписаться в своих неудачах. Если я вернусь, то буду выглядеть глупо. Раз такое дело, следует дать шанс незнакомцу. Он ведь обещал что-нибудь придумать. В глубине души я, конечно, понимала, что это трусливые отговорки, из-за моей слабости брат тратит жизнь впустую, оставаясь безвольной куклой принцессы в подземном дворце. Но меня словно подхватило течение, несло прочь от него, и я не сопротивлялась, заворожённая манящей фигурой незнакомца впереди.
Из булочной вкусно пахло выпечкой. Я зашла погреться и заодно отведала пирога с треской, который толстушка-кухарка только-только сняла с противня. Ноги сами понесли обратно на постоялый двор. Смеркалось. Световой день продлился так недолго — только-только минул полдень, а на пороге темень, хоть глаз выколи. Вместе с ночью и холод стал пробирать.
У себя в комнате я долго не знала, чем заняться. Думала, ела себя поедом. Я должна была попросить помощи у отца! А если незнакомец не вернётся или его не пустит сюда строгий хозяин? Не стоит ли мне самой начать поиски или придумать способ вызволить брата? От роящихся мыслей голова пухла и раскалывалась. Не выдержав, я зажгла лампадку, схватила дневник и выплеснула всё на бумагу: нещадно вырывала листы, выкидывала, снова писала. Остановилась, лишь когда вышло что-то более-менее спокойное и уравновешенное. Но делать было всё так же нечего.
С тоски я пренебрегла советом незнакомца и спустилась в общий зал. Задымлённое помещение сплошь было заставлено широкими крепкими столами, за которыми сидел разномастный люд: мастеровые в робах с нашитыми цеховыми знаками отличия, чиновники в грубых суконных штанах и жакетах с небрежно брошенными на спинки стульев куцыми плащами; купцы в отороченных дорогими мехами полушубках. Большинство от стариков до молодёжи небритые, с косматой порыжелой растительностью на щеках и подбородке. Точно, длиннобородые. Брадобреи у них что ли не в почёте? Или они так лица от мороза спасают?
Посетители чинно ели и пили в своё удовольствие. Пошлостей никто себе не позволял, видимо, хозяин строго следил за порядком. Только беседы велись в полный голос, да так, что говорящий всегда стремился перекричать шумную компанию за соседним столом.
Я подманила розовощёкую подавальщицу и спряталась за самым маленьким столом, который отыскался в дальнем углу. Держать голову старалась высоко, взгляд не отводить, говорить уверенно. Я мужчина, мне нечего скрывать, я просто хочу поесть в тишине и одиночестве. Чтобы казаться солидней, я заказала фаршированный грибами свиной окорок и кружку эля, хотя слабо представляла, как в меня это влезет. К тому же порцию принесли великанскую. Я попросила побольше лука и чеснока, чтобы перебить намертво въевшуюся в язык сладость от мёда туатов. Живот слишком быстро распёрло от непривычной сытости. Я отщипывала кусочки от необъятного окорока, задумчиво отправляла их в рот и запивала мелкими глотками эля. Хозяин всё-таки разводил его водой. Впрочем, так даже лучше.
