Птека начал вздыхать, надеясь образумить Марка. Когда умывался, — вздыхал, когда приглаживал шевелюру — вздыхал, когда собирал на стол — взыхал опять же.
Марк был непоколебим.
Птека понял, что успеха не добъётся, перестал вздыхать и принялся завтракать.
По лестнице в кухню спустился разлохмаченный росомаха. В человеческом облике, с громадным медальоном на щуплой груди, точнее — на животе. Шуря заспанные глазки, небрежно помахал Марку с Птекой и устремился первым делом к зеркалу, приделанному звеРриками на стену рядом с умывальником.
— Доброе утро, Графч, — помахал ему в ответ Марк.
Поставил астролябию на стол и присоединился к завтракающему Птеке.
Росомаха же, не спеша, подошёл к зеркалу. Глянул в него мельком — и отступил к противоположной стене.
Зеркало было овальное, в резной деревянной раме. Росомаха начал приближаться к нему мелкими шажками. Искал нужное расстояние. Наконец, нашёл. (Марк решил, что Графч хочет видеть себя как на портрете — по пояс). Росомаха встал, подбоченясь. Повернулся к зеркалу одним боком, затем другим. Откинул гордо голову, брови свёл, взгляд сделал строгий.
Марк с Птекой наблюдали.
Росомаха пятернёй пригладил шевелюру. Не понравилось, разлохматил. Прямо на глазах она стала гуще, росомаха оброс львиной гривой. Удлинил бакенбарды. Скрестил руки на груди. (Марк прыснул). Скрещённые руки закрыли медальон, пришлось убрать. Росомаха зажал в кулаке золотую цепь, приподнимая подвеску повыше. Медведь всё ж таки был не в пример крупнее, пришлось укоротить цепь почти вдвое. Росомаха не растерялся, стянул медальон, свернул цепь двойной петлёй и заново прикрепил подвеску.
Вот так медальон лёг точно на грудь. Но росомахе и тут не понравилось. Теперь уже — любимое жонглерское трико непонятно-грязного цвета, в котором он щеголял, не снимая.
Марк начал верить, что росомаха облачится в новые одёжки — как лисички, переодевающиеся по сто раз за день — но Графч убил его веру на корню. Как выяснилось, трико его устраивало и цветом, и засаленными пятнами, просто он хотел, чтобы медальон лежал на голой груди. А горловина у трико была глухая.
На человеческом пальце росомахи возник острый звериный коготь, Графч без всякого трепета рванул им ткань от горла к пузу, словно вспарывая себя. В получившийся вырез опустил медальон, огляделся.
Результат, видимо, показался Графчу недостаточно мужественным — и на груди закурчавилась жёсткая чёрная поросль. Медальон утонул в ней, как гриб во мху.
Марк от смеха поперхнулся кашей. Графча это ничуть не смутило.
— Вот теперь я понял, кого мне ваш медведь напоминал, — сказал, отсмеявшись, Марк. — Генриха Восьмого, английского короля. Тоже мордатый был мужик, и глазки крохотные. Графч, заканчивай прихорашиваться и завтракай быстрее. Пойдём в город.
— А куда? — росомаха повернулся к зеркалу спиной, но (изогнув шею штопором) продолжал рассматривать себя.
— Сначала к жабкам. Вдруг они ещё не знают про медведя.
Птека аж зажмурился от удовольствия.
— И пусть попробуют нас свеклой накормить! — сказал он кровожадно. — Пусть попробуют…
Росомаха оторвался, наконец, от зеркала. Подошёл к умывальнику, осторожно (и весьма скупо) смочил в воде два указательных пальца и провёл ими по глазам. На этом его утренние водные процедуры закончились.
Марк покачал головой. Пообещал:
— Опять в баке выкупаю. Мы же теперь не одни живём. Что архивариус с Нисой подумают?
Росомаха пожал плечами. Почесал густую, словно париком прикрытую макушку.
Объявил:
— На улице вас буду ждать, — и, сорвав запоры с кухонной двери, выскочил наружу.
— Чего это он? — подивился Марк.
Птека догадался:
— Пошёл в омуте купаться. Прямо в одежде, как в тот раз. На нас ему наплевать, но перед архивариусом, видимо, стыдно.
— До сих пор не пойму, он такой неряха всегда был или после встречи со мной опустился, — проворчал Марк. — Ласки Дисины все как один прилизанные, да нафуфыренные были. Медведь тоже щёголем ходил. Про кабана ничего не скажу — не разглядел я его в людском обличье. А Графч наш хуже бомжа, если честно.
— Бомж это кто? — подпёр здоровой рукой щёку Птека, приготовясь к обстоятельному объяснению.
— Да так сразу и не объяснишь, — махнул рукой Марк. — Ничего хорошего, в общем, несчастный человек.
— Не, росомаха — счастливый, — разочарованно убрал руку Птека. — Вон как с медальоном носится, звеРрюга!
— А вдруг он не моется, вдруг он на медвежьих костях катается? — встревожился Марк. — С него станется!
Он рванул кухонную дверь, выглянул наружу.
К огромному его облегчению медведя, точнее его останков, под лестницей не было. Как растворились.
А росомаха, и правда, плескался под водопадом.
И даже уши мыл.
* * *
Дом жабок лежал на пути к владениям соболей, собственно говоря, поэтому Марк и решил к ним заглянуть, порадовать.
Спящим девицам и архивариусу Марк оставил записку: "Ушёл по делу. Скоро буду. М." Записку отнёс и положил на южный стол росомаха. И слинял, оставив цепочку мокрых следов. Если лисички и видели его, то никак не показали. Марк надеялся, что пока мельница относительно пуста, Ниса освоится в привычной компании. Кухня стараниями Птеки и всей его родни полна припасов, так что с голоду домочадцы не пропадут.
Завёрнутая в тряпочку астролябия покоилась в полосатом рюкзаке.
Привычно пошли вдоль берега вниз по течению. За мостом свернули налево, чтобы не карабкаться через Могильники. Оставили по правую руку Олений Двор.
Вот и озерцо, и дом жабок застыл над сонной водой.
Обогнав Марка, Птека и росомаха дружно рванули к парадному крыльцу. Мокрая грива прифрантившегося росомахи блестела на солнце. Как и медальон на выпяченной груди. А Птека гневно сжал губы и нахмурился (чтобы жабки сразу увидели: помнит он про варёную свеклу, помнит!).
Росомаха, пританцовывая, взлетел по ступенькам и без церемоний бахнул в дверь кулаком. Дверь угодливо открылась.
— Блямбу видели? — потыкал пальцем в медальон росомаха, расправив узкие плечи дальше некуда. — Всё поняли?
На крыльцо, шурша скользкой крылаткой, выбрался главный жаб. Осторожно обошёл росомаху. Покосился на Птеку и воззвал к Марку, который был в нескольких локтях от крыльца. Можно сказать взвыл:
— Мы ничего не поняли, господин!
Марк не спешил подходить.
Птека начал сопеть, собираясь резануть правду-матку жабу в лицо.
Опять всё испортил росомаха.
Он без церемоний ухватил жаба за рукав, силой развернул к себе так, что лупоглазый почти уткнулся ему в грудь.
