Артур вышел из палатки и спустился в ледник, где притаились бочонки с пивом. Нет, определённо, одного вина сегодня будет мало. Какой же взять? Вот этот, постарше. Мужчина взвалил бочонок на плечо и поднялся наверх по лесенке.
Во дворе стояла Гильда и смотрела вверх на звёзды. Её изящная фигура была обрисована светом огня из палатки. Интересно, заметит, если подкрасться?
— Красиво… — женщина вздрогнула от голоса, раздавшегося прямо за её спиной, и стукнула Артура в ответ кулачком в грудь.
— Дурак. Везучий дурак. Почему ты всегда случайно встречаешь нужных людей? Выпил с горцем, а он знает тот самый курган. Помог мальчишке натянуть тетиву на лук, а это оказался беглый принц. Как тебе такое удаётся?
— Ты сама сказала — я везучий.
Созвездие Слуги медленно выплывало над крышей мельницы. Гильда задумчиво приложила палец к щеке и произнесла:
— Только твой рассказ этому противоречит. Ты провоевал тридцать лет против сил зла, а чуть не помер от того, что ничтожный горец распорол тебе руку ножиком.
— Не ножиком, а длинным ножом. Так на севере называют мечи, которые держат одной рукой. Да и не ничтожным он был, крепкий фехтовальщик.
Артур задрал рукав рубахи и показал ей рваный шрам, с возрастом загрубевший и побелевший, но всё ещё внушающий ужас. Было слишком темно, так что Ги просто пробежалась по коже тонкими пальцами и остановилась лишь на шершавой поверхности татуировки. Краска лежала поверх рубцов. Чтоб не начались вопросы, Артур перевёл тему:
— Пошли, дальше в моей истории будет интересно. Тебе понравится.
Мы вернулись к теплу и свету. Трубадур уже с нетерпением елозил на стуле и раз за разом окунал перо в чернила. Артур приземлился на ковёр, обложился подушками и начал говорить:
— Так, на чём же мы остановились? Ах да, рана на руке…
* * *
Рана на руке страшно зудела. Я потянулся почесать её, как тут же получил шлепок чем-то жёстким по пальцам, и проснулся. Надо мной был деревянный потолок из грубо грубо оструганных брёвен, закопчённый и явно очень старый. Голова страшно кружилась, в горле пересохло, сил в теле казалось не было совсем. Я минут пять таращился вверх прежде чем собрался и повернул голову. В глазах резко потемнело, и я снова провалился в забытье.
Мягкое прикосновение чего-то влажного к лицу опять пробудило меня. Я осторожно открыл глаза и увидел женщину с влажной губкой в руках. Она была одета по-простому, без украшений. Страшно хотелось пить, и я одними губами протянул: «Воды». Сидящая рядом с кроватью служанка, а женщина явно была обычной служанкой, взяла со стола платок с серебряными нитями и кувшин с водой, после опустила уголок платка в воду и дала его мне. Говорю вам, я ни к чему так не присасывался с тех пор, как мать кормила меня грудью. Обычная влага, слегка напитанная магией, казалась в тот момент вкуснее самых лучших вин. Я как следует напился и уснул снова.
Так продолжалось несколько дней. Я просыпался, немного смотрел в потолок, пил и снова засыпал. В какой-то момент мне удалось даже немного приподнять голову. Платок заменило блюдце, а воду — крепкий бульон. Потом была жидкая кашица и красное вино, я начал понемногу присаживаться в постели и разминать конечности. Голова от такого страшно кружилась, и в самый первый раз меня даже стошнило на пол. Правая рука слушалась очень плохо — пальцы еле сгибались и предплечье будто бы заменили на деревянное. Всё это время рядом со мной была одна и та же служанка — огромная и толстая горская женщина — мягко перевязывавшая рану, поившая и кормившая меня, но самое худшее — полностью игнорировавшая все мои вопросы. Я пытался обратить к ней и на аглосском, и на ойгрском, а под конец просто перебирал все языки, даже те, из которых знал лишь универсальную фразу «Я не говорю на вашем языке». Женщина всего лишь улыбалась в ответ.
В один из дней я не просто сумел сесть на кровать, а даже встать с неё и пройтись по комнате. К моему удивлению, ноги держали, хотя и шатался, словно пьяный. Одежды в комнате не нашлось, так что я просто накинул одеяло поверх голого тела, заплёл косичку из тонкой пряди волос над ухом и вышел во дворик замка…
Нет, замком назвать это было трудно, особенно человеку, видевшему монументальные крепости королевства, способные вместить до двадцати тысяч человек. Просто большой трёхэтажный дом с хозяйственными пристройками, огороженный высоким палисадом, а чуть в стороне — солидный насыпной холм, на вершине которого громоздилась узкая башенка. Всё деревянное, хоть срублено на совесть. Могло бы напоминать дом моего клана, если б не скупость северян к украшениям — на строениях не было ни резных узоров, ни краски.
Спуск по широкой лестнице занял у меня приличное количество времени — не хотелось ненароком упасть и расшибиться. Внизу, во дворике было практически пусто, лишь двое мужчин упражнялись на деревянных мечах. Я нашёл оставленный кем-то пустой бочонок, перевернул его и сел. Горцы рубились ярко и самоотверженно, их удары были просты и опирались, в основном, на силу. Противники старались сбить друг друга с ритма боя, пробить защиту и нарушить баланс. Однако, было в их движениях и много знакомого; много того, что использовали воины лесных кланов, в том числе и моего родного. Я тщательно присмотрелся к движениям ног. Подступ, отход, аккуратный перенос веса с правой на левую и обратно. Да, определённо горцы знали что делали, не было в их бое чего-то лишнего, наносного, чем славятся столичные дуэлянты, превозносящие красоту боя; не было и дикости, незнания, свойственного крестьянам и прочему сброду, берущему в руки топор лишь для рубки дров. Движения горцев, мощные и размашистые, явно были выработаны с тяжелым прямым мечом, способным развалить человек от плеча до бедра одним хорошим ударом. Я вспомнил свой клинок, весящий раза в полтора меньше при большей длине. Это были достойные воины.
Один из горцев заметил меня, знаком остановил своего товарища и подошёл:
— Оклемался гость, смотри-ка. Размяться хош?
Я поднял перевязанную руку и показал ему.
— Рад бы, да рука совсем не слушается. Не то, что с мечом, с членом не управиться — левой поссать помогаю.
Горцы переглянулись и разразились громогласным хохотом. «С членом, ха-ха-ха». Они били друг друга по бокам и спине и чуть ли не падали на землю, а я, наконец, смог разглядеть их лица как следует. Первый, более крупный, со светлыми волосами и большим, словно картошка, носом, явно проводил в замке гораздо меньше времени, чем на природе. Иначе я не могу объяснить характерные шрамы на руках, землистый загар и кем-то откушенные два пальца на левой руке. Второй, пониже, но чрезвычайно пузатый, с тёмными волосами и аккуратной бородкой, судя по всему был местным аристократом. Под клетчатым пледом были дорогие сапоги южной работы, совсем не стёртые долгой ходьбой по горам, а на обеих руках от запястья до локтя были намотаны золотые цепи поверх кожаных ремешков.
Пузатый горец всё же перестал смеяться, утёр слезы и протянул мне руку:
— Грегор Нак Обби, сын ярла Максвелла. Здоровяк — Фингэл, мой троюродный племяш.
«Племяш» был лет на десять старше Грегора.
— Отец вечером приедет с равнин, так что вовремя ты в себя пришёл. Заодно и за дружка своего чего скажешь, а то повешали б на берёзке без тебя. Ведь это он, как-никак, тебя в наш замок притащил.
— Руи что-то натворил?
— Натворил? — Грегор переглянулся с Фингэлом. — Конечно, натворил. Вечером и поговорим.
Я смотрел в спину уходящим горцам. Ну, почему, всё никогда не бывает просто?
* * *
Ярл Максвелл Нак Обби не сильно отличался от своего сына. Та же бочкообразная фигура, те же чёрные волосы, разве что порядком тронутые сединой. Только на нём не было дорогой одежды и золота, а окладистая борода на одной из щёк полностью отсутствовала, да и сама щека выглядела так, словно ярл прилёг поспать в костёр. Именно это в первую очередь бросилось мне в глаза, когда я — с немалым трудом опять спустившись по лестнице — вошёл в большой зал. Там уже вовсю шёл пир. За длинным столом восседали горцы постарше, молодые же подавали им блюда. В стороне суетились слуги. Во главе стола был ярл, сосредоточенно заливавший себе в горло пиво. Меньше всего мне нравились северные ярлы, когда они не в настроении.
