— Дочь пресветлого Ямерта, но разве не знаешь ты, что я был врагом отцу твоему? Разве можешь ты говорить со мной? Разве не разгневается на тебя твой родитель, коего должно почитать?
— Ой, нет, конечно! Ведь всё то когда было! Кому нужна та война? Подрались да помирились, так всегда бывает, — дочь Ямерта глядела большими ясными глазами прямо в лицо Старому Хрофту, и Отец Дружин понимал — она не лжёт и не притворяется.
— Нет больше никакой вражды, — убеждённо повторила Ярмина. — Мой великий родитель правит мирами мудро и справедливо. Все любят его и почитают.
Правильно учили тебя, девочка, подумал Один. Но вслух, конечно же, ничего не сказал. И уж конечно, ему нет никакого дела до дочери своего главного врага. Она ведь и в самом деле ничего не знает…
— Была ли ты, — откашлялся Старый Хрофт, — была ли ты, прекрасная, на Боргильдовом поле? Знаешь ли, что это такое?
— Конечно, знаю, — искренне изумилась Ярмина. — Там, где силы добра и света победили зло.
Ни тени сомнения в чистых янтарных глазах.
— Ярмина, дочь могучего Ямерта, — титулования врага выговариваются с трудом, но Отец Дружин ломает себя, — я бился там. Я сражался с твоим отцом и другими, явившимися с ним. Ты всё ещё хочешь говорить со мной?
— Конечно, — повторяет девушка. — Мой великий отец победил зло в тебе самом. Ты теперь тоже добрый. Я вижу.
Бог Один лишился дара речи.
(Комментарий Хедина: Ярмина исчезла вместе с остальными Молодыми Богами после их поражения в Обетованном. Правда, она исчезла, а вот с вечерними и утренними зорями ничего страшного не случилось. Видать, жалел пресветлый Ямерт дочурку, поручив то, что и без неё прекрасно работало.)
И, пока Отец Дружин молчал, Ярмина, верно, приняв это за согласие, принялась гладить пофыркивающего Слейпнира. Жеребец пристально глядел на крылатую деву, однако не противился.
— Какой хороший, — восхитилась девушка, глядя коню в глаза. — Где твой дом теперь, древний бог Один? Я могу навестить тебя?
Она добра, угрюмо подумал Старый Хрофт. Добра сама по себе, наивна, но добра.
— Если на то будет твоё желание, прекрасная дева. А где мой дом… ему ещё предстоит появиться.
— Когда появится, позови, — простодушно улыбнулась дочь Ямерта. — Выйди на заре, посмотри на восход или закат и произнеси моё имя. Я услышу. Счастливо, восьминогий, я скоро тебя снова увижу. Принесу чего-нибудь вкусного, обещаю! В Обетованном много всего растёт… До встречи, Древний Бог!
— Пусть будут легки твои крылья, прекрасная, — ответил Отец Дружин, нимало не покривив душой.
Она действительно прекрасна. И пусть её полёт действительно остаётся лёгок.
(Комментарий Хедина: эту историю Отец Дружин записал сам, собственной рукой. Что хотел он сказать? Что дочь Ямерта за отца не отвечает? Что и среди Молодых Богов были не только враги? — так это мы с Ракотом знаем и так, на примере Ялини. Может, ему просто надо было избавиться от наваждения? Выплеснуть на пергамент, отделить от себя, чтобы потом было легче ненавидеть и мстить?)
Дом получился на славу. Отец Дружин, как он понял сам, питал привязанность к огромным дубовым брёвнам, положенным на дикий камень.
Жилище Отца Дружин словно врастало в холм, окружённое со всех сторон лесистыми склонами, точно на дне природной чаши. Глушь и пустота, но Старый Хрофт искал сейчас именно уединения. Его планы больше не требовали ни учеников, ни последователей.
Всякое дело спорится, если приложить к рукам ещё и сердце. Руны по-прежнему повиновались Отцу Дружин, хотя лишь на малую долю их прежней силы. Однако, чтобы двигать тяжеленные стволы, обрубать с них ветви, ошкуривать — хватило и этого.
Ярмина не появлялась, а Старый Хрофт, конечно, звать её не стал. В то, что Ямерт одобрил бы этакое гостевание собственной дочери, бог Один не верил, разумеется, ни на грош.
Но даже богу, даже Древнему, нужно какое-то обзаведение. Одежда и утварь, оружие и прочее. Раньше Отец Дружин часто пировал в Асгарде, но никогда не ощущал настоящего голода — а теперь пришлось узнать, что это такое.
Что ж, ему, богу Одину, не привыкать странствовать. Посмотрим, на что годятся мои руны…
Так началась дорога Старого Хрофта. Он шёл куда глаза глядят и помогал, как мог. Лечил, учил, наставлял, подсказывал. Предсказывал — погоду, когда и что сеять, предупреждал об опасностях. Принимал с благодарностью то, что ему давали, усмехаясь в густые усы.
И отчего-то руки тороватых купцов сами тянулись к кошелю, чтобы заплатить побольше.
Появились в доме у Хрофта и глиняные чаши, и серебряные кубки, и меха, чтобы покрыть постель, и прочее. На поясе же висел меч доброй работы гномов из Кольчужной горы; живи да радуйся, бог Один! Чего тебе не хватает? Семьи? — но ты всё равно был одинок, никто не знал всей глубины твоих помыслов. А если пожелаешь, то легко найдёшь ту, что согласится согреть твоё ложе.
Но Отец Дружин оставался один.
Он помнил их с Локи разговор в Утгарде, помнил надменного хозяина. И знал, что просителем являться нельзя, ни в коем случае. Нужно искать встречи, но той, что поистине подарит судьба.
(Комментарий Хедина: да уж. Являться к магам Поколения и в открытую предлагать им восстать против Молодых Богов — с такой просьбой являться и в самом деле нельзя. Потому что Великий Предел оставался Великим Пределом — как я теперь понимаю; разделяй, но не враждуй. Это оставалось девизом Древних, это относилось и к нам. Потребовался неистовый Ракот, Ракот Восставший, что дерзко посягнул на незыблемость этой истины…)
Но время подтачивает, подобно текучей воде, самую тяжкую, самую неизбывную, казалось бы, ненависть. Ждать бесконечно Старый Хрофт не мог. Годы и века не властны над ним — пока не властны! — но что, если вместе с голодом не явится в один прекрасный день и смерть? Смерть от старости?
(Комментарий Хедина: не явилась. Отец Дружин бодр, крепок, чего и всем желает.)
И в один прекрасный день Старый Хрофт отправился на север.
Он долго стоял на Гнипахеллире, возле распахнутого и ничуть не изменившегося зева приснопамятного Чёрного Тракта. Нет правительницы Хель, но страна её осталась, остались залы мёртвых. И остался Гарм, чудовищный пёс, первый страж мрачной страны. Дочь Локи не взяла его с собой на Боргильдово поле, а Молодые Боги, очевидно, не озаботились найти иного охраняющего.
Всё так же влекутся караваны мёртвых к тёмному зеву пещеры. Безразличные ко всему, глаза их смотрят вглубь собственной памяти, горько печалясь о навсегда ушедшем. Им не на что надеяться — нет больше Валгаллы, нет зала храбрых, не выпить больше хмельного мёда на пиру бога Одина, коротая время в ожидании Рагнарёка.
