— Слушай меня, хатун, не перебивай. У тебя есть выбор. Две дороги открыты перед тобой. Первая — ты усердно учишься, слушаешь меня, агу и калф, попадаешь в покои падишаха, рожаешь ему наследника и становишься султаншей. Вторая — ты брыкаешься, как бешеная кобылица, ругаешься, как янычар, дерешься с прислугой и оказываешься на невольничьем рынке, где мы продаем тебя старому вдовцу за два медяка. Жизнь свою ты кончишь в какой-нибудь дыре под Тебризом. Тебе выбирать.
Лерка притихла и даже перестала дергать руками.
— Хорошо. Я буду учиться, — обреченно выдала моя присмиревшая подруга, стыдливо опустив голову.
— Так-то лучше. — Наргес Хатун похлопала ее по плечу и ехидно улыбнулась.
— Остальных ведите в кладовую. Пусть начинают работать. Сегодня нужно перебрать пять мешков гороха. Пока не сделают — ужином не кормить!
«Не царское это дело», — подумала я, в то время как крепкие руки Зейнаб-калфы подталкивали меня к выходу.
— И что нас теперь ждет? — спросила я у своей новоиспеченной знакомой с Крита, не переставая тереть мыльной тряпкой каменную стену, закопченную дымом факела.
Позади нас, как надзиратель в исправительной колонии, сложив за спиной руки и вытянувшись по стойке «смирно», стояла Арзу-калфа — вторая помощница хазнедар в гареме.
В паре с Зейнаб-калфой они очень правдоподобно играли роли доброго и злого полицейских. Несмотря на строгий и даже слегка грозный вид, в ее глазах читалась доброта и сочувствие.
— А что нас ждет? — Элена шмыгнула носом и вытерла рукавом капельку пота с виска, — зачем, спрашивается, они отвалили за меня целое состояние? Чтобы получить еще одну джарийе? Вчера мешок гороха перебрала, сегодня копоть отмываю. Посмотри на мои руки, на мою нежную кожу, на мои шелковые волосы! Теперь все это пойдет коту под хвост! Султанша в обличье служанки — что может быть ужасней?!
Девушка горько вздохнула и отвернулась от меня, принявшись с удвоенным усердием тереть грязную стену.
— Девушки, работаем! Не отвлекаемся! — прикрикнула Арзу-калфа, не сдвинувшись с места.
— То есть мы прислуга, и к этому шаху, или как там его, нас не поведут? — спросила я шепотом, слегка наклонив голову в ее сторону.
— Именно. И это ужасно, — опять с грустным придыханием ответила Элена.
— Но что же в этом ужасного? Радоваться нужно, что не придется ублажать старого похотливого араба!
Она повернула ко мне голову и на секунду застыла с тряпкой в руке. Ее брови поползли вверх, а в глазах появилось что-то вроде: «Вот же дура бестолковая!»
— Какого еще старого похотливого араба?! — шикнула она на меня, вытаращив свои огромные голубые глаза. — Шах Джахан самый красивый и желанный мужчина из всех ныне живущих правителей. Он молод, силен, умен, образован! А ты читала его стихи? Он пишет такие стихи, что невольно слезы выступают на глазах. — Элена прикрыла веки и на мгновение прекратила тереть тряпкой стену. — Вот, послушай:
Я ныне властитель державы любви!
Тоска и беда — вот визири мои.
В костях моих мозг, словно воск, растопился,
Огонь поселился в безумной крови![1]
Она глубоко вздохнула и посмотрела на меня влажными глазами, полными обожания.
— Любая сочтет за честь провести ночь в его покоях.
Я не верила своим ушам, наивно полагая, что попала в гарем какого-нибудь эмира-склеротика лет восьмидесяти, которому бес ударил в ребро. Оказывается, хозяин гарема вполне приличный человек. Возможно, даже учился где-нибудь в Европе, а теперь занимает какой-нибудь важный пост в правительстве Эмиратов. Тем сложнее будет вырваться на свободу из плена.
— Да неужели тебе не противна сама мысль о том, что ты делаешь это не по любви, а по принуждению?! — возмутилась я. — Хотя стихи очень красивые.
— О каком принуждении ты говоришь? Я сама сбежала из дома и спряталась на пиратском судне, чтобы попасть сюда.
— Но как ты о нем узнала? Его показывали в новостях по телевизору? — спросила я.
— Я иногда думаю, что ты чокнутая. Что такое телевизор? И как по нему могут показывать? — Элена смотрела меня полным недоумения взглядом, как будто на мне был скафандр, а сама я прилетела с Альфа-Центавра.
— Это ты чокнутая. Как можно в двадцать первом веке не знать, что такое телевизор?! — обиженно ответила я и отвернулась от нее.
— В каком-каком веке? — ошарашенно выдала Элена, открыв от неожиданности рот.
Я не понимала, почему мои слова вызвали у нее такую реакцию, и уже хотела было отпустить какую-нибудь сальную шуточку на тему ее умственных способностей, но нам помешали.
Из-за угла появилась стройная процессия во главе с Зейнаб-калфой. Она важно вышагивала, прикрикивая:
— Быстро, быстро!
За ней вереницей тянулись прекрасные девушки, причесанные и ухоженные, с блестящими глазами и в гораздо более приличной одежде, нежели мы. От них веяло чистотой, ароматами миндального молока и меда. В руках у каждой был небольшой струнный инструмент в форме трапеции и деревянный молоточек к нему.
Предпоследней шла Лерка. На ее отдохнувшем лице играла легкая мечтательная улыбка.
— Лера! — позвала ее я, в надежде, что нам наконец дадут поговорить. Мне до жути было любопытно, как мы здесь оказались и где этот проходимец Ахмед.
Подруга, услышав мой голос, вздрогнула, словно я вывела ее из оцепенения, а затем с благосклонностью посмотрела на меня.
— Я теперь Зулейка, Лекси! Зулейка — значит красавица! — Лерка расплылась в счастливой улыбке, блеснув ровным рядом мелких белых зубов.
— Хатун, кто тебе разрешал говорить? А ну-ка, быстро на занятия! — одернула ее Зейнаб-калфа и бросила на меня полный гнева взгляд. — А ты, джарийе, продолжай работать, да поменьше по сторонам глазей, а то спать ляжешь голодной!
У меня внутри все закипело. Какого черта они сделали с моей подругой?! Я смотрела ей вслед и не могла никак взять в толк, как строптивая Лерка позволила им себя переименовать, да еще и радуется этому, как манне небесной?!
Неожиданно подруга обернулась и крикнула мне:
— Лекси, это бред какой-то, но мы с тобой в Средневековье! На дворе 1576 год!
Я посмотрела ей в глаза, надеясь увидеть в них шутливый блеск, но ее взгляд говорил только одно — «мы сошли с ума». Я будто увидела сцену из любимого фильма про Ивана Васильевича, который решил сменить профессию, где Ульяна Андреевна говорит: «И тебя вылечат».
Лерка слегка покачала головой, словно предостерегая меня от бурной реакции, а затем вновь приподняла в едва заметной улыбке уголки рта и поспешила догнать отдалившихся девушек во главе с калфой.
