«Жаль, — подумал Хельмут, — судьбе плевать на то, чего ты хотел». Вслух сказать это он не решился.
— Я привык защищать её, — продолжил барон Адриан, его голос звучал совсем тихо, сдавленно и расколото. — Ещё с детства, когда Кассия хотела играть с мальчишками, а те её обижали… Отец никогда не запрещал ей играть так, как она хочет, но при этом просил меня присматривать за ней. Так и тут. Я присматривал, но в её жизнь старался не лезть. И в бою тоже… хотя мы всегда сражались вместе, плечом к плечу. — Он замолчал и сделал громкий, судорожный вдох. — Господи, что бы сказал отец… Тогда мы оказались далеко друг от друга, и я… я не смог её защитить… не смог спасти.
Тогда-то Хельмут понял, почему Адриан всё время прятал лицо и не смотрел ему в глаза. Он сдерживал слёзы. Но теперь это было бесполезно — он открыто плакал, прижав ладони к лицу. Хельмут вздрогнул и замер. Нет, он не ощущал ни капли презрения к льющему слёзы мужчине… Просто он понятия не имел, что ему делать.
Хельмуту легко было представить себя на месте плачущего Адриана — у него ведь тоже есть сестра… И сердце болезненно сжалось при мысли, что ей может угрожать хоть какая-то опасность. Но он разделял братские чувства Адриана и по другой причине. Он ведь тоже мог помочь Кассии. Тоже мог найти её, попробовать спасти… Более того — он должен был это сделать, должен был хоть как-то отплатить ей за помощь…
— Её… её пронзили мечом, — сквозь слёзы проскрежетал барон Адриан — голос его стал злее, задрожал ещё сильнее, и Хельмут с трудом смог разобрать слова. — Она, как и многие из нас в тот день, была без доспехов, и в итоге… В итоге её буквально нанизали на острие, и вся её серая рубашка… она вся пропиталась кровью и сделалась красной.
Хельмут почувствовал крупную дрожь, услышав эти слова, и разум кольнуло предательской мыслью: «Слава Богу всё-таки, что я её так и не увидел…» Хотя нет. Это неправильно. Даже если Кассию правда искромсали до неузнаваемости и если бы у него при этом была возможность попрощаться с ней, он должен был сделать это, непременно должен…
Адриан продолжал рыдать, а Хельмут не знал, как поступить, и это раздражало — было очень неловко просто стоять и смотреть… но и уходить молча тоже казалось неправильным. Да, возможно, Кархаусен хотел побыть один… Но уход он мог расценить как проявление равнодушия, а равнодушным к его горю, к его потере Хельмут точно не был.
— Простите, я… — прохрипел Адриан. — Я сейчас…
— Может, вам воды? — участливо спросил Хельмут, несмело приближаясь к нему.
На его вопрос ответа не последовало, однако всхлипы и вздохи стихли, как будто барон Кархаусен обратился в камень.
Но вдруг он резко обернулся, и Хельмут невольно отпрянул. И тут же разглядел на лице Адриана небольшую россыпь едва заметных веснушек — у Кассии они были ярче, их было больше, но… Эта общая черта брата и сестры вновь заставила его душу заныть от тоски, словно горе, разрастающееся в душе Адриана, протянуло свои чёрные щупальца и в душу Хельмута тоже.
— Ваша сестра и правда была дорога мне, — сказал он неожиданно для себя самого, хотя эту тему они, кажется, уже закрыли. — Но просто как хорошая подруга, не более. И я всегда восхищался её силой, в том числе и… — Он сглотнул. — В том числе и магической.
— Это магия её и сгубила, — вдруг быстро закивал Адриан. — Она всегда слишком надеялась на неё, а что в итоге? Магия её подвела. Проклятые ложные боги, давшие ей эту ложную силу, её подвели.
Постепенно в его речи всё-таки начали появляться шингстенские особенности — долгие звуки «ш» и «ж», твёрдый «ч»; барон Адриан зашипел, как ядовитый змей, готовящийся к атаке.
— Вы… вы не верите в ваших богов? — несмело протянул Хельмут, не скрывая недоумения.
— «Ваших», — усмехнулся барон Кархаусен и резко опустился на стул — ножны громыхнули о светлое дерево. Он провёл ладонями по рыжеватым волосам, взлохмачивая их, и вдруг внезапно рассмеялся, громко, но коротко. — То были её боги, не мои. И они не услышали её молитв, не оказали ей поддержки в бою, хотя сестра всегда молилась им перед битвой. Она так им доверяла, так их любила, что хотела после войны стать жрицей. Она бы добровольно отреклась от своего наследства и никогда бы не вышла замуж… Такой была её верность этим проклятым богам. А я… я утратил веру ещё в подростковом возрасте, — пожал плечами Адриан, закидывая ногу на ногу. — А уж теперь-то тем более… Зато Кассия всегда безоглядно верила им, и где она сейчас?
— Наш Господь тоже не очень-то бережёт своих детей, — возразил Хельмут. — Наших воинов погибает не меньше, чем ваших.
Адриан не ответил, лишь закатил глаза, видимо, посчитав, что барону Штольцу его не понять.
— Я не собирался вести богословских споров вообще-то, — тихо сказал тот. — Просто зашёл выразить свои соболезнования, потому что я тоже оплакиваю вашу сестру. У меня самого есть сестра, и я…
— Но она жива, — перебил его Адриан. — С ней наверняка всё хорошо, вам незачем беспокоиться из-за неё, так что же вы можете понять?
Хельмут лишь вздохнул. Видит Бог, он прав.
— И ваша сестра вряд ли возлагала надежды на деревянных идолов, вряд ли доверяла свою жизнь каким-то выдуманным существам, — продолжил барон Кархаусен. Теперь в его взгляде, где совсем недавно было столько тоски и боли, читался вызов. А глаза у него такие же, как у Кассии, — тёмно-голубые…
— Я не знаю, виноваты ли ва… шингстенские боги в гибели вашей сестры, — Хельмут попятился к выходу, понимая, что теперь ему здесь точно не рады, — это всё… это непостижимо и сложно. Но я уверен, что есть вещи проще, приземлённее.
— Проще? — хмыкнул барон Адриан. — Ну да, проще то, что, независимо от воли каких-нибудь богов, моя сестра погибла, что ей было больно и страшно, что я не спас её, а теперь… я остался совсем один.
— А ещё то, что убили её фарелльцы, — кивнул Хельмут. — Может, вина богов, ваша или моя тут тоже есть, но она не настолько очевидна, как вина фарелльцев. Поэтому им и надо мстить.
С этими словами он резко развернулся на каблуках и, невзирая на тошнотворное головокружение, направился к выходу из шатра. Утешать барона Кархаусена было бесполезно, да и не собирался Хельмут его утешать… Пусть он переживёт своё горе, пусть выплеснет гнев — в этом нет ничего страшного. И то, что он винит богов и магию в смерти Кассии, вполне ожидаемо… Печальнее то, что он и себя самого винит, и это чувство вины вместе с тоской и скорбью тоже передавалось Хельмуту, тоже проникало в его душу и разъедало её, как ржавчина разъедает сталь.
Поэтому ему было больно находиться здесь — в пропитанном запахом трав шатре скорбящего брата его погибшей подруги.
Когда Хельмут уже приподнял входное полотнище, он услышал сдавленный голос барона Адриана.
— Вы правы, ваша светлость, — сказал он. — И… спасибо вам.
***
Наверное, почти все командующие драффарийской армии надеялись на успешное проведение переговоров, выкуп пленных фарелльцев и добровольное отступление врага, но… Ничего не вышло. Генрих не скрывал злости и досады, а лорд Джеймс, как всегда внешне невозмутимый и спокойный, въедливо готовил план штурма. Он сказал, что его величество давно уже дал ему разрешение реализовывать собственные планы битв сразу, без королевского одобрения, поэтому идти в бой можно хоть сейчас.
Но всё-таки штурм прошёл без Хельмута. Он сам решил в нём не участвовать — у него всё ещё кружилась голова из-за быстрой ходьбы или чрезмерного перенапряжения, усталости или всплеска эмоций. Ему быстро удалось восстановить свой навык стрельбы из лука и заодно опробовать подарок Генриха, но вот драки на мечах вызывали немало трудностей. Хельмут и раньше не очень хорошо владел клинком и допускал много ошибок в бою, из-за чего его частенько ранили в битвах… как и в недавней битве, во время которой он едва не погиб. Но и развивать это умение у него пока не получалось, ибо даже самые простые и слабые удары выбивали из сил. Генрих сомневался, что Хельмут сможет хорошо чувствовать себя во время штурма, и лекари подтверждали его сомнения: барону Штольцу, мол, стоит держаться подальше от битв, сохранять себя от любого напряжения, особенно нервного, и побольше отдыхать. А в сражении возможно отдохнуть только в случае смерти.
