кирпич в самый центр разбитого диска. Треугольные обломки стали осыпаться по краям. Кирпич застыл на мгновение, а потом вырвался у меня из рук и погрузился в темноту, как если бы я бросила его в болото.
Но это была не просто темнота – это была пустота, готовая поглотить весь анклав. Еще один обломок диска свалился в нее – и в разные стороны поползли тонкие темные линии. Я повернулась, схватила второй кирпич и опустила его как можно скорее, потом отправила вдогонку третий, словно пыталась опереть его на предыдущий.
Поначалу все было просто – но только потому, что я бросала кирпичи прямо в темноту. Когда мне действительно удалось соединить два кирпича, я сразу это почувствовала. Я опустила девятый или десятый кирпич, и столкновение отозвалось у меня в руках, во всем теле, потом в целом анклаве – могучее колебание почвы… нет, это была не сила, а прочность.
Вы, наверное, думаете, что я сразу воодушевилась. К сожалению, было невозможно не заметить разницу между этим ощущением и всем остальным, что меня окружало: весь анклав, по сути, держался на волшебной пыли и добрых мыслях (точнее – жадных и себялюбивых); они могущественны, но ничего общего не имеют с материальной реальностью. Вот что я такое почувствовала – реальность, недвусмысленный намек на то, что анклав представляет собой чушь и вымысел. С чего мы взяли, что в нем можно существовать?
И в тот самый момент тонкие линии пустоты побежали дальше, распространяясь по маленькой каморке и ветвясь. Они разбегались, словно анклав был прекрасной картиной старого мастера, плоской, хотя и написанной с иллюзией глубины. Линии ползли как будто наугад. Одна скользнула вдоль узкого прохода, а потом по стене проулка; другие обводили людей, стоящих в цепочке, и это тревожило сильнее.
Я перестала смотреть на них и сосредоточилась на кирпичах, но они снова стали тяжелее. Плечи и руки у меня уже отваливались. Качнувшись всем телом, я брала кирпич у Цзаньюя, а потом, продолжая то же дугообразное движение, бросала его на кучку в середине, далеко не такую аккуратную, как безупречный круг, который члены совета выложили поверх Лю. Я пыталась складывать кирпичи так, чтобы они касались друг друга хотя бы одним краем. В каком-то смысле это помогало, но в то же время я разбивала диск, много лет удерживающий всю тяжесть анклава, и не успевала чинить то, что разрушала сама.
Цзаньюю тоже приходилось трудно, но, несмотря на это, он подступил чуть ближе, чтобы мне не приходилось тянуться. От напряжения он весь дрожал, стиснув зубы. Тут одна из наших выпускниц, стоявших позади него – кажется, ее звали Сяо Цзяо – сказала по-китайски:
– Удвоить! Нужно удвоить!
И, когда он вручил мне очередной кирпич, она не отдала ему следующий, а шагнула вперед, шатаясь от тяжести, и позволила Цзаньюю взяться за другой конец.
Они вместе поднесли его ко мне, и действительно так было удобнее: я нацелила кирпич в пустое место между двумя другими и заполнила брешь. Цепочка колыхнулась и медленно двинулась вперед, сжимаясь; в нее вставало все больше людей. Сяо Цзяо настойчиво поманила стоящего за ней мужчину, и очередной кирпич ко мне поднесли уже трое.
К концу работы в цепочку встали все. Последние кирпичи не столько передавали, сколько несли над толпой, поддерживая их десятками рук. Люди набились в узкий проход; вместе со мной в тесной комнатушке стояли человек тридцать, и даже члены совета присоединились к работе, но кирпича все равно могло коснуться только ограниченное количество. Кто-то в дверях ахнул; сразу трое упали на колени, и кирпич, выскользнув у них из рук, пропал в пустоте. В разные стороны побежали похожие на паутину черные линии. Один мужчина завопил, схватившись за ногу, рассеченную трещиной; все его тело двигалось, а отрубленная часть – нет: она просто стояла на месте, отделенная от туловища, а потом перестала существовать.
Прерывать заклинание было нельзя, поэтому я ничего не могла сказать; но я ухватилась за Сяо Цзяо и принялась энергично указывать на стены комнаты. Она поняла меня и крикнула:
– Валите стену!
Ее то ли не поняли, то ли просто перестарались, но в считаные мгновения все стены вокруг нас рухнули: люди бросились в два дома, расположенных по обе стороны тайной комнаты, и пробили в боковых стенах здоровенные дыры. Толпа теснилась вокруг меня так плотно, что мне уже почти не нужно было брать оставшиеся кирпичи в руки. И хорошо, потому что они сделались почти неподъемными даже для меня. Очередной кирпич я просто занесла над пустым местом – и он, выскользнув у меня из рук, пролетел несколько сантиметров и со стуком улегся. На нем отчетливо виднелись следы моих потных пальцев. Сяо Цзао не дала мне потянуться за новым кирпичом – она повернулась и бешено замахала руками, приказывая всем придвинуться ближе и встать вокруг отверстия.
– Все вместе, давайте последние! – крикнула Сяо Цзяо, и конечно, она была права: кирпичи становились все тяжелее, и, беря их один за другим, я не смогла бы довести дело до конца. Вот почему золотые анклавы не бывали большими: даже сущность третьего порядка не могла в одиночку выстроить основание, способное удержать вес современных небоскребов и линий метро.
Вместо этого я стала в центре круга, чтобы никому не мешать. Сутры полетели за мной, и я произносила заклинание, пока вокруг меня все пели: «сан», «ер», «йи». Когда я проговорила завершающие слова, люди одновременно положили кирпичи, завершив последний круг и разбив вдребезги остатки старого диска.
Анклав задрожал, и трещины начали разрастаться так, что все вокруг застонало. Я не знала, что делать дальше – я дошла до последней части заклинания, до последней страницы с золотым бордюром, до последней строчки комментария. Книга больше ничего не содержала, кроме послесловия: писец пространно благодарил своих покровителей, которые дали ему место в багдадском анклаве после того, как всю его семью истребили злыдни. Это так меня взбесило, что завершающие страницы я прочитала только раз.
Но как только я закончила заклинание, они стали переворачиваться; открылась самая последняя страница, на которой простыми черными чернилами была написана одна-единственная строчка, как будто писец скопировал ее и даже не удосужился украсить, потому что не счел частью заклинания. Я никогда раньше ее не читала и не переводила, но она была просто элементарной и даже отдаленно не напоминала надпись на диске. В ней не шло речи о бессмертии и постоянстве, тем более о насилии; она содержала просьбу, тоскливый зов – «пожалуйста, оставайся на месте, пожалуйста, будь
