Он вернулся – но каким он вернулся? Какие перемены в нем свершились за этот год, прожитый под грузом страшного проклятья? Осталось ли в нем что-нибудь от прежнего Торварда или он стал тем чудовищем, которым его хотела сделать фрия Эрхина?
И самым важным, в конце концов, оставалось одно: заметит ли он ее? Значит ли она для него хоть что-нибудь?
Он ее заметил. Замер на миг, будто вспоминал, потом медленно подошел прямо к ней, не глядя на стоявших вокруг более знатных женщин, и взял ее за плечи. Сэла пристально и тревожно смотрела ему в лицо, пытаясь понять, какой он сейчас. Да, он в чем-то изменился за этот год, но глаза его смотрели почти по-прежнему ясно. И взгляд этих темно-карих глаз, значительный, пристальный и узнающий, сказал ей, что он не просто смотрит на нее – он видит ее и помнит, чем она для него отличалась от прочих. Он сумел унести свое проклятье прочь из Аскефьорда и оставил его где-то вдали. Может быть, не все, но то, что оставалось, уже не могло причинять вреда помимо его воли.
Сэла с облегчением вздохнула и позволила себя поцеловать. Она тоже изменилась: когда он уезжал, она ждала ребенка, и теперь, несколько месяцев спустя после родов, выглядела уже иначе – повзрослевшей и немного похудевшей, отчего ее сходство с Сольвейг Старшей заметно усилилось.
– Ну, что? – шепнул Торвард ей в самое ухо, и она сразу поняла, о чем он, будто они продолжают разговор, начатый год назад.
Сэла многозначительно опустила уголки губ и качнула головой.
– На Брана похож, – таким же быстрым шепотом ответила она.
Торвард кивнул. Когда год назад только выяснилось, что Сэла беременна, она сама не могла сказать, кто отец будущего ребенка – Торвард или Бран сын Ниамора. Но поскольку за Брана она вышла замуж, может, оно и к лучшему, что ребенок похож на него.
В общем, никто вокруг не удивился, что сразу после своей матери Торвард подошел именно к Сэле. Все знали, как велики были ее заслуги в прошлогодней Туальской войне и как высоко их ценил конунг. А к тому же, после того как на Туале ее так долго считали сестрой Торварда, в умах Аскефьорда до сих пор бродило мнение, что ее отцом и впрямь был не Слагви Кузнец, а сам покойный Торбранд конунг. Дескать, вот когда все открылось. Некоторые заслуженные старые сплетницы даже будто бы припоминали, что якобы двадцать лет назад старый конунг посматривал на Хильдирид Хохотушку… Мать Сэлы только разводила руками в недоумении, не зная, как ей теперь оберегать свое доброе имя, – хорошо, что Слагви, человек умный и доброжелательный, над этими сплетнями только смеялся. Но Сэла сейчас радовалась своей славе как «вроде бы почти конунговой сестры», благодаря которой могла позволить ему поцеловать ее при всем народе и ни на кого не оглядываться.
– Что же, конунг, ты привез нам молодую королеву? – уже вслух спросила Сэла, оглядывая людей на корабле.
– Нет. – Торвард качнул головой. – Не нашел подходящей.
– Но кого-то нашел, – проницательно отметила Сэла.
– Ну, не без этого…
– Скучаешь?
– По ночам – да.
– У нас тут говорят, что теперь тебе придется жениться на дочери Рамвальда винденэсского.
– Твой дядя Сёльви тоже это говорит.
– А что ты отвечаешь?
– То, что я отвечаю, я не могу повторить при тебе, – выразительно ответил Торвард. – Дальше сама догадаешься. Ох, кто бы знал! – Он вдруг обнял Сэлу и прижал к груди ее голову, покрытую белым женским покрывалом. – Как же я рад, что опять дома!
– А как же мы рады! – глухо и почти сердито буркнула Сэла и даже ударила маленьким крепким кулачком по его груди. – Тролль ты противный! Мы тут… Ты же…
Она обхватила его обеими руками и замолчала, не в силах объяснить, как они ждали его и как тревожились, зная, что проклятье носит его по морям и каждый день грозит погубить.
– Я ничего, – тихо сказал Торвард. – Я вроде как уже не опасный. Я там, представляешь, чуть местным богом не стал!
– Кто бы сомневался, – так же недовольно отозвалась Сэла, но Торвард знал, что она просто до смерти рада, что он вернулся живой и здоровый.
Ему о многом хотелось с ней поговорить, хотелось просто посмотреть на нее и помолчать, но кругом стояли люди, он не мог все свое внимание уделить ей одной. К тому же где-то в толпе, вероятно, находился и ее муж.
– Можешь завтра прийти в Хрутов сенной сарай? – шепнул Торвард, прежде чем отойти.
– Завтра шерсть красим – послезавтра могу.
Торвард на миг опустил веки: дескать, договорились.
С Зеленых островов Торвард уехал первым – дней через десять после неудавшейся попытки провозгласить нового ард-рига. Больше ему было нечего там делать – только подготовить корабли к переходу, поделить добычу и выдать «морским конунгам» их долю. Свой меч посвящения, ставший Каладболгом, он оставил в подарок богине острова Эльтенн. Так повелось, что Каладболг всегда хранится на последнем из созданных им островов. А тот великий герой, кто совсем недавно выступал как созидающее земли божество, теперь был озабочен только одним, зауряднейшим житейским делом: чтобы никто не услышал, как он назначил в Хрутовом сенном сарае свидание жене Брана из Дымной Горы.
Бьярни сын Сигмунда еще оставался на Зеленых островах: у него хватало незавершенных дел. Но Торвард знал, что несостоявшийся ард-риг задержится там ненадолго, и ему нужно было успеть выполнить задуманное раньше, чем тот доберется до дома.
Поэтому Торвард пробыл в Аскефьорде лишь дней пять-шесть: убедился, что все в порядке, рассказал новости, выгрузил добычу и пленных, включая Эдельгарда ярла. И снова велел спускать корабль. Его дружина, опять оторванная от семейств после долгой разлуки, поворчала, но смирилась: новый поход обещал быть быстрым и не особенно опасным.
Хотя как сказать. Берега Квартинга для конунга фьяллей сейчас представляли опасность, но именно это его и привлекало. Уйдя с Зеленых островов, он снова попадал под действие своего проклятья, но теперь это действие проявлялось иначе. Теперь ему все время было весело, в душе кипел задор и хотелось испытывать свою удачу. Впервые за последний год, если не больше, он снова начал получать удовольствие от жизни и самых будничных ее проявлений. Это вызывало в его душе восторг выздоровления, но и внушало тревогу: он перестал жаждать смерти, а значит, проклятье снова толкало его к ней.
И с этим нужно было что-то делать. Даже неукротимому Торварду Рваной Щеке требовалась передышка, и обстоятельства к тому располагали. Лето заканчивалось, и теперь ему полагалось бы съездить на торг в Винденэс, потом мирно отпраздновать дома осенние пиры, а зимой ехать по стране собирать дань, как все конунги Фьялленланда делают ежегодно. Но прежде чем предаться этому «отдыху», он хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы обеспечить себе относительную свободу от проклятья. Один неплохой замысел у него имелся, но для этого нужно было еще раз отлучиться из дома.
