Желая сократить путь, Ар-Шарлахи свернул в узкую щель меж глинобитных стен и снова остановился. Впереди на просохшем горбу проулка, перегораживая проход, лежали рядком четыре тела в испятнанных кровью и грязью белых балахонах. Над ними во всю ширь беленой стены расплывалась корявая вязь, выполненная скорее всего нефтью из светильника: «Шпионили в пользу Харвы».
– Государь! – Начальник стражи был сильно взволнован. – Я прошу тебя больше не покидать дом без охраны…
– Мы вышли из порта вместе с Кахирабом, – объяснил Ар-Шарлахи. – Расстались буквально в десятке шагов отсюда.
– Все равно, – очень серьезно заметил страж. – Кахираб поступил опрометчиво, бросив тебя одного – хотя бы и в десятке шагов… И потом, два клинка – это очень мало.
– Да чего мне бояться-то? Мы же не в Харве!
– И тем не менее, – упрямо стоял на своем тот. – Мало ли…
– Ну хорошо, хорошо… – успокоил его Ар-Шарлахи и прошел в прибранную спальню, где на полу не было уже ни пустых кувшинчиков, ни черепков от них. Опустился на подушки и, горестно сдвинув брови, снова вызвал в памяти страшноватую эту картину. «Шпионили в пользу Харвы…» Даже если и шпионили… Он обвел тоскующим взглядом углы, но вина нигде не углядел. Должно быть, Алият велела убрать зелье подальше. «Никогда так много не пил, как сейчас… – потерянно подумал Ар-Шарлахи. – Даже когда в Харве учился – и то…»
Тут он вспомнил про врученное недавно прошение и извлек из-за пазухи свиток. Озадаченно осмотрел. Дорогой пергамент, подвешенная на шнурке печать… Ах, верблюд тебя забодай, а печать-то государственная!.. Ар-Шарлахи сорвал шнур и развил пергамент. Прочел, не поверил, прочел снова…
В этом изумленном оцепенении его и застала вернувшаяся из порта Алият.
– Отправила! – победно сообщила она. – Тут боевым-то кораблям приткнуться негде, а он еще со своими… – Последнее слово Алият произнесла про себя, и вряд ли это слово было приличным. Потом обратила внимание, что Ар-Шарлахи слушает ее с ошарашенным видом и что на коленях у него лежат свиток и шнур с печатью.
– Уж не указ ли? – язвительно осведомилась Алият, опускаясь напротив.
– Указ, – медленно проговорил он, по-прежнему не сводя с нее озадаченных глаз. – Только не мой. Это указ Улькара…
– Откуда?
– Старикан какой-то вручил. Я думал, прошение…
– Ты что, совсем с ума сошел? – накинулась вдруг на него Алият. – Берет, разворачивает свиток из Харвы! А если он отравлен? Тогда что?..
Ар-Шарлахи тупо взглянул на собственные ладони, осмотрел подушечки пальцев.
– Да нет вроде… Ты прочти! – Он протянул пергамент. Алият бросила на него подозрительный взгляд, и казалось, что обиделась.
– Сам прочти!..
Тут Ар-Шарлахи сообразил, что с грамотой Алият, очевидно, не в ладах, хотя и поминает в поговорках буквы «альк» и «бин». Развернул пергамент и медленно, заново удивляясь каждому слову, прочел:
– «Улькар, государь и повелитель Единой Харвы, непостижимый и бессмертный, повелевает своему слуге Шарлаху продолжить поход за морской водой и за будущие его заслуги возводит своего слугу Шарлаха в чин караванного… – Тут Ар-Шарлахи запнулся и как-то даже боязливо взглянул на оцепеневшую Алият. – …а также прощает ему все его провинности…»
Молчание было долгим.
– Еще раз, – отрывисто попросила Алият. Ар-Шарлахи зачитал указ еще раз.
– Подпись – его? – с трепетом спросила она.
Он пожал плечами.
– Наверное… Откуда я знаю!..
– А… когда?..
Он взглянул на число.
– Одиннадцать дней назад… То есть еще до Зибры, до кивающих молотов… Странно, что передали только сейчас… Или нарочно не спешили передать?.. Как считаешь?
Последнего вопроса Алият не услышала.
– Старикана этого уже искать поздно… – что-то напряженно прикидывая в уме, выговорила она. – А пергамент – спрячь на всякий случай куда-нибудь… И держи при себе… Полезный пергамент… Только, слышишь, – всполошилась она вдруг, – чтобы Кахирабу об этом – ни слова! И вообще никому!..
– Да уж не глупенький, – проворчал он, свивая послание в тугую трубку. – Сам понимаю…
Незабываемы были эти первые дни мятежа. Казалось, восстали не только люди – восстала пустыня. Ошеломленные ливнем пески зашевелились, оживая. В низинах и вдоль вчера еще сухих русел поднимались хрупкие алые, желтые, мраморно-белые цветы. Дети сбегали из селений и приносили их целые охапки.
Такое впечатление, что равнины на севере Чубарры устелены были яркими кимирскими коврами. «Самум» вел караван по колеблющимся алым полям, где лишь изредка плыл навстречу нежно-желтый островок.
Глаза у мятежников были шалые, ликующие, предстоящая война представлялась праздником, впереди ждала неминуемая победа. Пожалуй, единственной мрачно настроенной особой на борту «Самума» был сам Ар-Шарлахи. Он все еще терзался мыслью о принесенной в жертву тени Ар-Аяфы. Ему, естественно, и в голову не могло прийти, что оплакиваемый им оазис не только уцелеет, но даже и не пострадает в грядущей смуте. Весь ущерб, выпавший на долю Ар-Аяфы, был уже причинен этой тени в первый день мятежа.
– По кровушке плывем… – цедил Ар-Шарлахи, окидывая неприязненным взглядом алые поля.
– Причитаешь, как старик! – не выдержала Алият. Она стояла рядом с ним у правого борта. – Надоело!.. Говорю тебе: все идет как надо! Кахираб лишней крови не потратит…
– На месте Кахираба, – угрюмо заметил Ар-Шарлахи, – я бы как раз постарался положить побольше трупов…
– Почему?
– А с мертвыми – спокойней. Качай себе нефть, никто не мешает…
Огромные колеса вминали хрупкие влажные головки цветов в песчаную почву. Караван полз с державной медлительностью. Красота красотой, но расстелившиеся вокруг алые ковры скрадывали неровности рельефа, так что покалечить корабль было проще простого. Нежно-желтые островки плыли навстречу все чаще, пока не слились воедино. Теперь уже навстречу поплыли алые островки.
Ар-Шарлахи вдруг разозлило это редкое зрелище, столь же однообразное, как сами пески, и он решил спуститься к себе. Проходя мимо каюты, отведенной Кахирабу, приостановился. Сначала ему показалось, что командующий разговаривает сам с собой. Потом слуха коснулся знакомый писк, и Ар-Шарлахи решительно открыл дверь, поймав себя при этом на мысли, что привык уже входить без стука куда угодно. Главарь. Государь. Владыка…
Кахираб, свирепо выгнув упрямые брови, сидел на подушках и держал у самых губ знакомую металлическую черепашку с гибким раздвижным прутом.
– Каким образом? – гримасничая, вопрошал он придушенным страшным голосом. – Да ты вообще понимаешь, что говоришь?..
Завидев Ар-Шарлахи, приветственно шевельнул свободной рукой (присаживайся, мол), но разговора не прекратил, мало того – перешел на родной язык. Полились переложенные придыханиями гласные.
