– Когда придет время, ваш мир, – он сказал – "ваш", чтобы подчеркнуть, что под словом "мир" имеет в виду не землю – кусочек полотна мироздания – а живущих на ней людей, – обретет то будущее, о котором вы мечтаете.
– Да будет так, – донесся до него голос богини врачевания.
– Господин, Ты ведь поможешь? Проведешь мир через бездну, которая ждет в конце этой вечности? Не позволишь исчезнуть всему? Оставишь засыпающим надежду на то, что им будет где проснуться?
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Слово бога, – сказав это, Нинти перешла на язык мыслей. – "Ты ведь сдержишь его, что бы ни случилось?" "Да." "И позволишь нам, другим богам, мечтающим о таком же будущем для земли людей, помочь тебе?" "Захочешь ли ты вспоминать об этом стремлении в конце вечности? Во время перемен многое изменяется…" "Но враги остаются врагами, а друзья – друзьями".
Бог солнца качнул головой:
"Не скажи. Всякое бывает".
"Да. Бывает. Ладно, я не стану говорить за других. Но в себе я уверена. Шамаш, конечно, ты – повелитель небес, а я всего лишь младшая богиня. Конечно, я способна не на многое. Но кое-что мне дано…" "Нинтинугга, я ведь и не отказываюсь от твоей помощи. Жизнь многому меня научила.
Я понял, что бывают моменты, когда можно принять даже руку врага, если он протягивает ее тебе, чтобы помочь".
"Это все, о чем я прошу".
Несколько мгновений Шамаш задумчиво смотрел на нее, затем повернулся к Лике, которая все так же сидела на кресле, ожидая продолжения разговора. Оставался еще один вопрос, который он должен ей задать. Возможно, сейчас было и не лучшее время для этого вопроса, но…но потом вообще может не оказаться времени. А он должен был знать. – Почему тебя так взволновал мой вопрос о сне?
– Я не хотела оскорбить госпожу Айю… – вновь начала оправдываться та, наверное, решив, что, все же, обидела бога солнца неуважением и даже более того – пренебрежением к стихии Его супруги.
– Конечно, – он остановил ее, заглянул в глаза, успокаивая звучанием голоса, теплом, исходившим от глаз. – Что во сне не так?
– Ну… – небожитель дважды повторил вопрос и горожанка уже не могла на него не ответить. Тем более что раз Тот давал понять, что не рассердится на ее слова, какими бы они ни были, она не видела причины, почему бы не поделиться с Ним своими переживаниями и сомнениями. Может быть, Он, выслушав все, одним своим словом развеет то, что мучило ее не одну ночь. – Мне кажется, – осторожно, боясь, несмотря на явное расположение бога солнца, переступить грань дозволенного, начала она, – что сон не надо слушать… Если бы этот обряд привиделся мне во сне, я бы ни за что не стала просить Тебя совершить его наяву.
– Почему? Чтобы не разбить грань между миром сна и реальностью?
– Нет, об этом-то я как раз не думала, – да и какое вообще было дело ей, городской женщине, до тех премудростей, которые ведомы лишь служителям да Хранителю? Ее заботы, взгляды и мысли не могли распространяться дальше дома и семьи, когда более ни на что иное у нее не оставалось времени, даже при всей ее относительной незагруженности и свободе. – Просто… Ты говорил… Дело в вере, не в знании, верно? У меня нет веры в то, что во сне.
– Разве не считается, что во сне с людьми говорят боги?
– Да… Может быть… – у нее появилось робкое предположение, которым она поспешила поделиться со своим божественным собеседником. – Может быть, дело в том, что раньше с нами говорили боги истины, а теперь – обмана.
– Обмана… – повторил Шамаш. Его лицо помрачнело, брови сошлись на переносице, глаза сощурились.
Заметив это, женщина вновь вскочила со своего места:
– Прости меня, господин, если я сказала что-то не так, – в ее движениях чувствовалось волнение, словах – страх, – я всего лишь смертная, которой свойственно ошибаться, и…
– Не волнуйся ни о чем, милая, – он вытянул вперед руку, взял ее кисть, задержал на мгновение в своей ладони, – думай лишь о светлом. О своем ребенке, который скоро придет в этот мир.
– Ты останешься в городе, пока…?
Он кивнул: – Для того, чтобы я мог провести твоего сына через обряд наречения, он ведь должен родиться.
– Значит, Ты согласен! – она не могла поверить в свое счастье. Самые радужные и, как казалось, несбыточные мечты были готовы исполниться. А она ведь и не верила в возможность подобного, просто мечтала – как о чем-то недосягаемо высоком и безгранично желанном.
– Да.
– Спасибо, – она упала бы перед небожителем ниц, если б тот не остановил ее. – Я…
Я пойду к дочери, – Лика засуетилась, запоздало вспомнив о другом своем ребенке и испытав долю вины перед малышкой за то, что не занимается ею в той мере, в которой должна мать. – С ней сейчас Ри… – ей нужно было оправдаться перед самой собой, поэтому она и продолжала. – Он – прекрасный отец. И Нина очень любит его… Однако я порою, как сейчас, злоупотребляю его отцовскими чувствами и семейными привязанностями. Думаю, он уже узнал, что Ты здесь, и ему не терпится поговорить с Тобой… Если Ты, конечно, не будешь против… Ведь он жрец, и… Прости меня, я пойду.
И, склонившись перед повелителем небес в поклоне, столь низком, на какой только она была способна в ее теперешнем положении, Лика торопливо засеменила прочь из зала.
Проводив ее взглядом, Шамаш оглядел тех, кто остался с ним. Ларс стоял чуть в стороне, в почтительном молчании. Ему хотелось о многом спросить повелителя небес, но среди этого множества вопросов не было ни одного, который стоил того, чтобы его задать первым, не получив разрешения, нарушая тем самым каноны общения человека с небожителем и грозя вызвать гнев бога на свою голову чрезмерной дерзостью и непочтительностью.
– Шамаш, – Нинти приблизилась к нему, заглянула в глаза, – прости меня, но я не понимаю тебя! Сегодня – один из величайших дней нынешней вечности, день, из которого берет начало грядущее. Мы должны радоваться, праздновать, отмечая день обретения новой вечности. Ты же по-прежнему грустен и хмур. Что тебя тревожит? – ей-то казалось, что все уже разрешилось. И, к ее немалой радости – именно так, как она и хотела.
– Ты говорила, что была дружна с Лалем…
– Да, – ее бровь удивленно приподнялась. Сколько она ни рассматривала эту мысль с разных сторон, не находила причины для беспокойства. Хотя, конечно, ей самой было не очень приятно вспоминать о боге сновидений в свете возможности навсегда оказаться в его мире, но… Но дело ведь должно было быть в другом, верно? Иначе Шамаш заговорил бы об этом не сейчас, а еще тогда, когда она, разоткровенничавшись, снежным комом обрушила на него все свои страхи и переживания.
– Ты давно его видела?
– В прежнюю вечность…
– А в эту?
