– Ты давно его видела?
– В прежнюю вечность…
– А в эту?
– В эту? – она глядела на него широко открытыми глазами. – Шамаш, ты, должно быть, забыл об этом, но ведь Лаль стараниями Айи стал вечным пленником в своих землях и не может покинуть их, чтобы пробраться сюда. Что же до меня, я не тороплюсь оказаться в его владениях.
– Значит, нет, – и, все же, он нисколько не успокоился, глаза продолжали оставаться напряженно сощуренными.
– Прости, но ты чего-то недоговариваешь, -сперва она хотела сказать – "скрываешь", но уже начав фразу, заменила слово, которое могло показаться слишком резким.
– Да… Все это время мне казалось, что недосказанное мною касается лишь меня, ибо оно о том, чего в этом мире нет, что произошло за его гранью, за складкой пространства и времени… Но теперь я начинаю сомневаться, так ли оно на самом деле. Слишком большое влияние оказывает не произошедшее на происходящее… Ладно, я пойду, поброжу по городу. Мне нужно успеть многое обдумать и подготовить.
– Ты не хочешь мне объяснить… – начала Нинти, но умолкла, поняв, что он ее не слушает. – Видимо, нет, – пробормотала она себе под нос.
– Нинти… – к ней шагнул Ларс, взял под руку, поддерживая.
– Да нет, я не осуждаю его, я и так сегодня превзошла себя. И врала, и говорила безудержно. И вообще… Поразительный день! Всего один день, а вобрал в себя столько всего! И воспоминание, и предвидение. Горечь и радость.Вот только…
Почему-то мне кажется, что это еще не все, что самое важное осталось недосказанным…
– Что?
– Не знаю… Как я ни стараюсь, мне не удается понять его последние слова… А ты понимаешь? – она взглянула на своего мага.
Ларс качнул головой: – Я понимаю одно: что-то Его очень беспокоит…
– Может быть, его беспокоит этот обряд, ради которого я привела его сюда. Конечно, делать что-то впервые очень трудно. И опасно.
– Нет, дело не в нем.
– Тогда в чем же? В будущем?
– Не знаю… Может быть, я ошибаюсь…
– Говори же наконец! Сколько можно тянуть демона за хвост, строя при этом из себя невинную тень нерожденного!
– Я думаю, что дело в прошлом. В том, что случилось.
– Во сне? В том бреду, в котором Шамаш провел целую вечность?
– Во сне. Но не в том… Из того, что я слышал… Мне показалось, что Он пытается предостеречь нас от слепой веры всему, что происходит во сне.
– Но не может сказать прямо,-торопливо прервала его Нинти, спеша самой закончить фразу, представив все так, как было ей понятнее, – потому что сон – стихия его жены.
– Я где-то читал… Или Бур мне рассказывал, уж не помню… Не важно. Я слышал, что у сна есть и другой повелитель…
– Он заботится о смертных, – богиня врачевания не слышала его, продолжая о своем, – но при этом, что бы ни случилось, не пойдет против Айи…
– Нинти… – маг попытался вернуть ее к своему видению происходящего, однако это было то же самое, что пытаться остановить ветер.
– Может быть, она решила поторопить приход дня своего господства, полной власти над землей… Может быть, ей понравилось править, а тут она почувствовала, что вообще может оказаться не у дел… Ну не знаю, чужая душа – потемки, тем более – душа повелительницы снов…
Ларс лишь качнул головой. Он-то говорил совсем о другом. Но… Маг не собирался спорить со своей богиней. Если Она считала, что горожанам следует опасаться госпожи Айи, что же, тем проще – не нужно будет гадать, чей сон они смотрят, одинаково не доверяя обеим… обоим… В общем, и той, и другому повелителю сновидений. А осторожности смертным было не занимать.
Шамаш спустился со священного холма вниз, на площадь, где шумела людская толпа, чем-то похожая на улей растревоженных пчел. Глаза горожан вновь и вновь поднимались к храму, губы что-то шептали… Не важно, что, когда в общем гуле все равно никто, даже сам говоривший, не мог разобрать ни слова.
Все были удивлены приходом бога солнца, в одно и то же время обрадованы и напуганы, когда никто не знал, что именно привело повелителя небес в город; приближение беды, от которой Он обещал защищать спасенный Им оазис, или то радостное событие, которое все с нетерпением ждали, зная о предстоящем рождении наделенного даром. Возможно, хозяева города просто решили поделиться с Ним своим счастьем. Поэтому божественная покровительница Керхи госпожа Нинти и привела Его…
А может быть даже Он согласился сделать новорожденного своим посвященным. Вот было бы здорово!
Издали замечая приближение бога солнца, люди падали перед Ним ниц на камни площади, пряча лица, боясь, что небожитель, прочтя по глазам судьбы, назовет их имена. Сердце бешено стучалось в груди, и даже те, кому так сильно хотелось увидеть господина Шамаша, что они были готовы преодолеть страх, не смели сделать этого, ведь прямой взгляд смертного, недозволенно дерзкий, мог оскорбить небожителя, лишив город Его покровительства.
Шамаш шел на площадь, чтобы не столько взглянуть на город, сколько поговорить с его жителями. Ему хотелось о многом расспросить их. Жизнь этих людей была особенной. Они жили рядом с богиней и им было доподлинно известно то, во что другие лишь верят. Ему казалось, что это должно было изменить смертных, освободив их от большинства страхов и, в первую очередь, от страха перед смертью, ведь если боги существуют, значит, есть и мир благих душ, и вечный сон снегов, и пробуждение ото сна. И он не мог понять, почему этого не произошло.
Да уж, вера сыграла с горожанами странную штуку: вместо того, чтобы освободить, сделала их еще большими рабами. Почему так случилось? Он не мог найти ответ на этот вопрос. Впрочем, эти смертные были не единственными такими…
Удивительно, но только сейчас, оказавшись вновь в этом городе, он стал лучше понимать своих спутников-караванщиков. То в их поведении, что неизменно вызывало в его душе резкое неприятие, теперь представлялось пустяком, мелким недостатком, на который и внимания-то обращать не следовало бы. Зная, что все люди одного мира должны быть в той или иной степени похожи, он мог себе представить, каких усилий стоило караванщикам вести себя с ним пусть не как с равным, но уж точно даже не в половину того, что требовала от них вера в бога.
"Они не слабые духом, нет, наоборот – сильные люди, жертву которых я должен оценить и не попрекать их пустяками…" Скользнув быстрым взглядом по лежавшим в пыли горожанам, он вздохнул, качнул головой и, не сказав ни слова, свернул на одну из боковых улочек. За минувшие годы в них начало возвращаться тепло. Дома не стояли более пустынными склепами.
В оконцах горел огонь…
И, все же, улица, по которой он шел, была пустынна. Она казалась немного грустна, задумчива, вспоминая в полудреме приближавшегося ночного сна о минувшем без страха и сожаления, которые были ей незнакомы, может быть, лишь с сочувствием к тем, кто не понимал, что прошлое не может быть ни светлым, ни черным, никаким, потому что, оставшись за гранью горизонта, оно исчезло навсегда, без следа, за исключением разве что памяти…
