Будущий наместник склоняется над убитой жрицей и одним движением вскрывает специальным искривленным ножом, вроде того, что я видела у Лэрзена, грудную клетку. Рука в перстнях погружается в тело, ломая кости. Он ругается: никак не удается добраться до сердца, приходится помочь себе ножом…
Меня трясло и тошнило одновременно. Содрогаясь от рыданий, я скривилась на постели, отчаянно пытаясь забить то, что вспомнила.
Черный обряд, некромантия, жертвоприношение Каашеру — и за всем эти стоит доверенное лицо Императора. Теперь я понимала, за что он травил меня, почему я должна была умереть.
Но Лэрзен говорил, что блок еще не снят, значит, это не единственное спрятанное от меня воспоминание. Какие же остальные, такие же жуткие? А вдруг они еще страшнее?
Те девочки из моих кошмаров, Наместник приносил их в жертву демону?
Нет, я не хочу вспоминать, не хочу знать, чьи еще знания и воспоминания заключены в моей многострадальной голове!
А мама, ее убили по приказу одотьера? Но он не мог приказать, он не обладал прямой властью в Медире, да и Наместником в Лайонге еще не был…
Объятия мага пришлись как нельзя кстати. Без лишних слов он прижал меня к себе, погладил по мальчишеским коротким волосам, позволил уткнуться себе в плечо и увлажнить его рубашку позорными для юноши, но понятными для девушки слезами. Значит, он все видел. Ну да, Лэрзен ведь умеет читать мысли.
— Одана, лучше знать, чем пребывать в неведении, — прошептал он. — Так мы хотя бы знаем причину его ненависти. Насчет матери, думаю, ты права. Если бы меня кто-то застал за жертвоприношением Тьхери, не то, что Каашеру, то я бы, не раздумывая, избавился от свидетелей. Остальное тоже нужно вспомнить, там должно быть что-то важное, какие-то знания, ради которых тебя хотели допросить. Если бы ты видела только обряд, не было бы смысла ловить тебя живой. Все хорошо, Одана, ты живая, с тобой ничего не случится.
Его голос успокаивал: в нем было столько уверенности, столько заботы обо мне, что не верилось, что эти слова принадлежат темному магу.
И приятно было вновь стать Оданой. Я соскучилась по своему имени.
Заснула я в его объятиях. Так уютно, тепло и спокойно. Чувствуешь себя в безопасности и веришь, что хотя бы этой ночью с тобой ничего не случится.
— Вставай, рассвело уже! — голос доносился будто издалека, сквозь десятки плотных слоев ткани; я воспринимала его краешком сознания, как продолжение сна. Сны… Светоносный, мне не приснился кошмар! Наоборот, что-то светлое, приятное… Странно, при условии того, что я вспомнила.
Раз начинаю думать, анализировать, значит просыпаюсь. А так не хочется!
— Соня, подъем! — Лэрзен тормошил меня за плечо, я делала вид, что сплю. Ну куда он так торопится, ничего не случится, если мы пробудем здесь еще часок. — Что, хочешь, как раньше, спать на моем плече? Боюсь, в этот раз не выйдет. Люди своеобразно воспринимают сценки, когда парень обнимает мужчину, мне такой славы не надо. Превратили бы тебя в ребенка — тогда, пожалуйста, а так изволь дремать на своем пони. А лучше вообще проснись. Кто обещал провести меня по злачным местам Медира?
— Я никаких злачных мест не обещала, — недовольно пробурчала я, открывая глаза.
— Свершилось! — хлопнул в ладоши маг. — Не прошло и года! А теперь шевелись, я хочу осмотреть город до заката. Начнем с того места, где ты жила.
Я хотела возразить, что это не самая лучшая идея, но предпочла промолчать. Оправила штаны и рубашку, протопала к умывальнику и глянула на себя в осколок зеркала. Выгляжу отвратительно.
— Лэрзен, — пригладив короткие волосы, я обернулась к своему спутнику, уничтожавшему последние следы нашего пребывания в комнате, — а долго мне еще быть Даном?
— У заклинания потенциал максимум еще на две недели. Что, уже надоело?
Я кивнула, уныло покосившись на сумку со своими новыми, ни разу не надетыми вещами. Не хотелось бы остаток жизни провести в чужой оболочке. Хоть что-нибудь свое у меня будет?
— Хорошо, сниму я его с тебя, — сжалился Лэрзен, кидая мне безрукавку. — На твой страх и риск. Будем надеяться, что медирский и лайонгский Наместники не дружат между собой. Погоди, не прыгай, я же не сказал, что прямо сейчас это сделаю. Потерпи пару дней.
От волнения, связанного с предстоящей встречей с родными местами, я практически не позавтракала — с некоторых пор, типичное начало моего утра. Даже и не вспомню, когда я в последний раз получала от еды удовольствие. А ведь я люблю готовить, не скажу, что великая кулинарка, способности у меня средние, зато делаю это с душой. Сколько раз я что-то мурлыкала себе под нос, орудуя сковородками на своей кухоньке! Неспешно пила утренний кофе в выходной, безмятежно строя планы на предстоящий день. Да что там в выходной, даже торопливо заглотанный перед работой завтрак и тот доставлял больше радости, чем мое теперешнее унылое движение челюстей.
Хорошо хоть волнение сегодня было окрашено в светлые тона. Волнение предвкушения.
Медир — город более открытый, чем Лайонг. В том смысле, что стражники дежурят у ворот для проформы, ни у кого документов не проверяют. И зелени в нем много, мы как раз в одном из зеленых окрайных районов жили. Отдельный собственный домик, небольшой сад… Жива ли еще моя любимая груша, которую мы с мамой посадили в день моей инициации — посвящения природой в девушку? Сколько мне тогда было, двенадцать?
Казалось, у меня остановилось, замерло сердце, когда я увидела сторожевые башни Медира. Квадратные, прочные, с детства ассоциировавшиеся у меня с надежностью и незыблемостью бытия, они опоясывали город, будто сжимали его в объятиях. Беспристрастные, равнодушные к людским тревогам.
Миллионы запахов, выкристаллизовавшихся в морозном воздухе и оттого ставшие необычайно яркими, сильными, четкими, разом ударили в нос. На глазах навернулись слезы.
Я старалась не плакать, честно старалась не плакать, но это было сильнее меня. Так и сидела, надвинув на голову капюшон, пригнувшись к шее пони, отвернувшись от Лэрзена.
Постыдная слабость только усилилась, когда я узнала начальника караула. Давний друг нашей семьи. И будто не изменился, все такой же крепкий, плечистый, энергичный — а ведь капрал уже не молод, он на десять лет старше отца. Странная, неправильная с точки зрения субординации у них была дружба: капрал и лейтенант, но они на чины не смотрели.
Капрал Нойт был частым гостем в нашем доме, всегда приносил мне какой-то гостинец; он всегда казался мне продолжением отца. Интересно, а поверил бы он в то, что дочь его закадычного друга стала преступницей? Может, стоит ему довериться, нужно же кому-то доверять, а то жить так тошно, что можно сразу в петлю…
