Громовержец и Приносящий свет обнялись. Потом все пошли к большому шатру.
— Говорите новости! — Промеат, улыбаясь, оглядывал веселые лица.
— Новости говорит пришедший, — возразила Хамма, устраиваясь поудобнее*
— Хорошо, слушайте! Мы взяли три города и много селений. В городе Баад мы захв-атили тридцать готовых кораблей и почти семь десятков незаконченных. Часть наших осталась там — следить за работой корабельных умельцев.
Весть о кораблях встретили радостными возгласами.
— Чтобы они охотнее работали, — продолжал Промеат, — я повесил в воротах города защитный знак.
— Это неправильно! — нахмурился Севз. — Один знак защищает один дом. Так мы решили.
— Но, братья, — Промеат оглядел недовольные лица, — нам нужно очень много мореходов и кораблей, чтобы уплыть домой. Знаков не хватит.
— Все равно неправильно! — проворчал Пстал из Оолы.
— Разве Приносящий когда-нибудь делал неправильно? — приподнялась Гезд.
— Значит, ты думаешь, что не прав Потрясающий? — ехидно спросил Посдеон.
— Ну чего вы ссоритесь! — пожал плечами Айд. — Сотней узкоглазых больше или меньше — какая разница?
— Я всегда склонялся перед мудростью моего соратника, — заговорил Севз раздраженно, — но в одном мы не согласны, и я не хочу тайных раздоров. Вот здесь вожди и Матери племен: они знают, как надо жить людям. Пусть они решат, кто прав!
— Я соглашусь с их решением, — кивнул Промеат, пряча улыбку.
Севз говорил яростно, помогая себе широкими жестами. Он клял противные природе хитрости, которыми атланты привели на край гибели племена Земли. А самая гнусная из этих хитростей — бронза! Ею слабый побеждал сильного, ею рыли канавы, сковывали руки рабам, И вот ее и все другие мерзости Промеат хочет не уничтожить, а раздать племенам.
— Скажите, мудрые Матери и вожди: правильно ли это?
— Бронзу убить, канавы убить! Зверей тоже! — яростно выкрикнул Пстал. — А каменный дом — хорошо. У оолов нету леса.
— Атлантские тайны гнусны и бесчеловечны! — сказала настрадавшаяся в рабстве Хамма. — Но, — деловито добавила она, — я научу своих делать крепкие ткани. Только у либов этим займутся мужчины.
— Хе, ткани! — сплюнул Посдеон. — Одежда из кожи лучше! Но ладьи мы теперь тоже будем делать с палубами.
Чем яростнее вожди кляли атлантские хитрости, тем мрачнее становилось лицо Молниеносного.
— Что же получилось? — Промеат подмигнул Севзу. — Каждый взял то, что ему нравится — и вот уже почти нечего убивать?
Вожди засмеялись. Севз тоже улыбнулся, прикрыв тяжелыми веками глаза.
Через два дня Ор и Гезд поехали к Промеату, который поставил шатер возле гавани, чтобы следить за подготовкой кораблей. (Кое-кто шипел: «Чтобы быть поближе к краснолицым, которых отовсюду стаскивает туда Зогд!»)
— Не верю, что Севз так легко согласился с Приносящим! — говорила Мать. — И духи в огне дают тревожные знаки.
Когда Промеат поднял глаза на Гезд, его лицо осветилось, и Ор увидел, как этот свет отразился на лице огневолосой.
— Будьте сыты, Мать гиев и ты, охотник. Хороши ли вести?
— Вот сын Куропатки, о котором я тебе говорила. — Гезд подтолкнула Ора. — Он обучался у ваших хитроумцев. У него есть какая-то тайна. Выслушай его. Может быть, это и вправду важно.
— Это о Канале, — начал Ор, запинаясь. — Его все ненавидят. Но он должен поразить силы холода и при этом затопить Срединную.
— Погоди! — Промеат откинулся, потирая лоб. — Я помню: была весть с Канала… Так это ты писал? — Приносящий посмотрел на гия с новым интересом. — Я тогда дивился: что за странная сказка?
— Это не сказка, — ответил Ор и стал рассказывать Промеату об открытии Эрама, расчетах Феруса и тайне Канала, известной только троим.
— Значит, ты считаешь, Канал надо завершать? — Лицо Промеата помрачнело в предвидении новой ноши.
— Там совсем мало осталось! — заспешил Ор. — Две перемычки по четверть стадии, а потом стены поджечь…
— Ферус — дикарь, — покачал головой Промеат и пояснил: — Давно в одном племени я встретил колдунью, которая каждое утро вызывала Солнце и утверждала, что может сделать это хоть среди ночи. Таковы были ее наивность и невежество. Атланты давно уже поняли могущество богов и не приказывают им, а обращаются с мольбами. Этцар даже имеет учение о едином божестве, устанавливающем гармонию, между борющимися духами.
И вот появляется человек, который решает вмешаться в войну богов! С помощью неких действий дать победу силам тепла. Меня не удивляла затея с Каналом — Хроан хотел поразить всех грандиозностью работ, это в духе правителей. Но я думал, речь идет о небольшом потеплении на севере Срединной. А выходит, Ферус замахнулся на изменение судеб мира! Может быть, он безумен?
— Нет, — покачал головой Ор, — если у твоей колдуньи вера в свое могущество шла от незнания, то у Феруса — от высшего знания. Во дворце должны быть все листы о Канале, прочти — и ты убедишься.
— Они не во дворце, — сказал Промеат. — Мы дворцовое древо перетащили сюда. Подальше от Сев-за. Хорошо, охотник, подбери мне основное, что считаешь нужным. Инад поможет тебе.
Весь вечер и половину ночи Промеат читал, одолевая дерзкие доказательства и неимоверные числа. Ор давал пояснения, Гезд обороняла шатер от уймы людей, имевших или выдумавших дело к Приносящему свет. Ей было хорошо — от гордости за соплеменника и близости к Промеату.
Наутро Промеат собрал самых преданных: тех, что плели разговор, готовили племена к битве; из племенных вождей — только Гезд и Икта, который после гибели Чила стал копьем Даметры. Кроме Приносящего, среди собравшихся было еще два атланта. В одном Ор узнал Зогда, спасшего остатки бунтарей под Анжиером, в другом, к немалому изумлению, — работорговца, который давал Паланту гиев для пути на Зирутан. Кривоносый и Львиный Коготь вошли вместе и шутливо согнули колени перед бывшим главой слоновых бурдюков.
В простых словах Промеат развернул перед притихшими соратниками великий замысел Феруса. Зогд слушал увлеченно, как в далекие дни, при обсуждении чьего-нибудь смелого поиска. Лоб Икта морщило недоверие. Молодые ибры поблескивали глазами. Их руки уже тянулись к лопатам. Торговец сперва радостно кивал, а когда дошло до затопления Срединной, его лосиное лицо стало испуганным. Только глядя на Сима, нельзя было понять его чувств. За годы, проведенные на Канале, к его лицу прочно приклеилось выражение туповатой покорности. Сколько раз эта маска спасала вождя заговора и все дело от гибели!
— Как же мы поступим, братья? — закончил Промеат.
